Длиной в неизвестность - Вокари Ли

и смотреть на происходящее. Я был счастлив во сне, но сейчас, когда я сплю здесь, то не чувствую ничего, кроме этого кошмара.

Посреди путающихся слов Тору вспомнил о Юмэ. Наверняка он смотрел бы на него с презрением.

— Я унылый человек, — выдохнул он, — но неужели я безнадёжен? Меня совсем нельзя полюбить?

— Можно. Почему нельзя? Ты у всех спрашивал? Нет тех, кого нельзя было бы любить. А ты хороший парень. С загонами, конечно, но правда хороший. Добрый. И раз уж мы спим, — задумчиво протянул Юра, — то я буду держать тебя за руку всю дорогу. И не бояться, что нас побьют.

— Потому что мне так кажется, — а потом добавил честнее, — потому что все вокруг любят друг друга.

Случившееся час назад казалось древним воспоминанием, которое нельзя было излечить временем. По сердцу вновь будто прошлись раскалённым прутом. Но сейчас он не был один. Юра был здесь. Здесь, а не в комнате Киры. Обнимал его, а не Киру, говорил с ним, а не с Кирой. А значит, Тору всё-таки был кому-то нужен? Был нужен здесь и сейчас, кому-то очень определённому и уже, казалось, очень определившемуся.

— Идём, — Юра, улыбнувшись, потянул его к эскалатору. Тору смотрел на него, как завороженный: его походка стала воздушной и лёгкой, будто вместе с телом спящего Тору он сбросил на рельсы тяжёлый груз.

— Такси скоро приедет, — Юра снял куртку и накинул на плечи Тору, — ты ледяной, как смерть.

— Не надо, — попытался воспротивиться Тору, но Юра игнорировал возражения, — тебе нельзя переохлаждаться. Я заберу свою куртку.

— Кира передаст, а тебя я к себе отвезу.

Тору поморщился, услышав имя Киры.

— А мать? — спросил он. — Только не молчи, когда мне нечего сказать или я думаю. Иначе я с ума сойду, честно.

— Хорошо, — согласился Юра, — а на мать забей, она уже спит, наверное.

— Мы разбудим.

— А мы не будем шуметь. Или будем? — Юра, легко толкнув громоздкую дверь, вышел на улицу и стал высматривать такси. Тору смотрел на него через мутное стекло.

«Почти как во сне, — подумал он, — Юмэ видел меня так? Почти не искажает»

Тору плотнее завернулся в чужую куртку и глубоко вдохнул, почувствовав, как тело начало согреваться. Юра ходил по морозной улице в одной футболке, но, кажется, совершенно не мёрз. Он бодро махнул рукой, подозвав Тору к себе.

В салоне такси Юра, наконец, позволил себе расслабиться. Назвав свой адрес и попросив водителя включить обогрев, он откинулся на спинку сиденья и рвано выдохнул.

— Ты комфорт заказал? — неуверенно спросил Тору, попытавшись вывести себя из оцепенения. Перед глазами до сих пор стояло отсчитывающее время табло и мигающие огни метрополитена. По коже бегали мурашки.

Ему хотелось избавиться от мыслей и попробовать насладиться тем, что здесь и сейчас приготовила ему жизнь.

— Низко берёшь, — ответил Юра, растирая ладонями замёрзшие плечи, — бизнес.

— Зачем?

— Праздную второй день рождения своего лучшего друга, — он улыбнулся и отвесил Тору лёгкий подзатыльник, — с праздником, что ли.

— Выпьем?

— Ты на таблетках, — напомнил Юра. Неужели в самом деле позволил себя так легко обмануть?

— Бросил, — признался Тору, — уже относительно давно.

— Поэтому тебя так накрыло, да? — Юра чуть слышно вздохнул, — с этим всем «мы во сне, всё ненастоящее» и худшим за мою жизнь косплеем Карениной?

— Почему худшим?

— То есть тебя только это волнует? — возмутился Юра. — Потому что ты не похож на драматичную женщину. Ты, Тору, драматичный мужчина. Самый драматичный из всех в моём окружении, но всё же мужчина. Ты, на самом деле, мужественный. Мне так кажется.

— Может быть, ты прав, — согласился Тору, переведя взгляд на зеркало заднего вида. Глаза водителя блеснули в свете встречных фар. — И про таблетки.

— Нельзя резко, — объяснил Юра, — учили же. И мне ничего не сказал. А это совсем обидно, кстати.

— Извини.

— Ась? — удивлённо спросил Юра. — Ненене, я не обижаюсь на тебя, дурачок. Мне обидно, но я не обижаюсь. Это, наверное, чисто русская штучка, позже поймёшь. Слишком по-русски для того, чья кровь наполовину всё ещё жаждет припомнить мне Курилы.

— Юр, ты опять?

— Да ты просто ещё так сказал, — задумался Юра. Тору посмотрел на его светлые ресницы — раньше он не замечал того, насколько длинными они были, — не «прости», а прям «извини».

— Я правда не знаю, — горло вдруг сжалось, выдавливая лишь сдавленный звук, — как загладить вину. За всё это. И за таблетки, и за куртку, и за прыжок.

— Хм, — Юра всё ещё выглядел озадаченным и отрешённым. Тору не хотел его беспокоить, но всё равно продолжал говорить. Тишина становилась всё более невыносимой. — Пообещай не умереть раньше меня.

— Обещаю, — без раздумий кивнул Тору.

— Так просто? — удивлённо переспросил Юра. — Ты так легко доверил свою жизнь совершенно чужому мне? Настолько её не ценишь, да?

Тору обессиленно улыбнулся, но в следующее мгновение замер, осмысливая только что сказанное.

— Ты и вправду до сих пор считаешь меня чужим?

Он удивился тому, сколько боли смогло вместиться в интонацию такой короткой и незамысловатой фразы.

— Поэтому почти бросился за тобой на рельсы? — недовольно скривив лицо, спросил Юра. — Я имел в виду, что ты, должно быть, считаешь меня чужим.

— Поэтому писал тебе в последнюю минуту жизни? — невесело усмехнулся Тору.

— Мы оба идиоты? — резонно добавил Юра.

— Оба, получается, — пожал плечами Тору.

В салоне стало душно и жарко. Он снял куртку, накинув её Юре на плечи, на что получил благодарный кивок.

Некоторое время они ехали в тишине. Тору старался не отвлекаться на мысли и не позволять тревоге брать над собой верх. Через окно он смотрел на знакомые пейзажи. Погруженный во мрак город ярко сверкал в свете ночных огней. Шумные рестораны, отдыхающие после рабочего дня люди, их кажущийся слышимым смех и доносящаяся из проезжающих мимо машин музыка создавали уютную атмосферу и дарили спокойствие.

Тору долго размышлял об их неловком разговоре с Юрой, но так и не пришёл к пониманию. Он чувствовал себя провинившимся, но не знал, как всё исправить. Тору был обузой и наказанием, но, несмотря на это, Юра не отказывался от него и стойко терпел глупые выходки.

Ему казалось, что их разделяют десятки прожитых лет — настолько более мудрым и осознанным выглядел Юра. Тору считал себя недостойным их сломанной дружбы, видел свою тень побочным эффектом сияния чужой духовной зрелости. Он делал больным всё, к чему прикасался.

— А ты бы прыгнул?

Юра на соседнем сиденье вздрогнул и сонно на него посмотрел.

— Куда?

— Если бы я…ну…

— Это грех. Сейчас бы не прыгнул, — признался Юра, — но тогда оно