Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон

— Ну не тяните же!

— Кто из ваших ребят мог попасть в беду, как вам кажется?

— Мальчик или девочка?

— Девочка.

— Катарина Соуза Оливейра.

— С первой попытки.

— Я так и знала, что в конце концов мне придется отвечать на вопросы о ней.

— Вопросы о чем?

— Должно быть, о наркотиках.

— Я из отдела убийств.

Ее руки взметнулись к лицу. Она застыла. Потом подошла к окну и отворила ставни, впуская в комнату свет и остаток дневного тепла.

— Что случилось? — спросила она.

— Ее убили вчера под вечер, — сказал я. — Странно, что вам никто не звонил. Доктор Оливейра сказал, что пытался дозвониться до вас поздно вечером.

— Я была с сестрой в Алфаме.

— Вы ожидали неприятностей с наркотиками.

— Я считаю своей обязанностью наблюдать, нет ли у ученика признаков наркомании: следов от шприца, расширенных зрачков, рассеянности, чувства потерянности.

— И каким же из этих признаков обладала Катарина?

— Всем набором, кроме следов от шприца.

— Вы говорили с ней на эту тему?

— Конечно. Я говорю с каждым из подозреваемых.

— А чувство потерянности — откуда бы этому взяться у нее?

— Оно не означает, что ее не любили. Ну, вы же понимаете, как это бывает. Она была талантлива, а это привлекает внимание. Голубоглазая блондинка с чудным голосом. Многим она нравилась, и многие пытались ей подражать, но друзей среди поклонников у нее не было. Все они были не чета ей.

— Вы слышали, как она поет?

— Голос не то чтобы очень красивый, не звонкий, не такого уж приятного тембра, но от него почему-то бежал мороз по коже. Она умела петь фадо, но особенно любила исполнять песни под негритянскую музыку — блюзы, Билли Холидей. Петь под Билли Холидей — это был ее коронный номер.

— Да, ей было о чем поплакать, — сказал я. — А как насчет перепадов настроения?

— В этом семестре настроение у нее было вполне сносное. Иногда с ней случались ужасные приступы гнева. Она ходила злобная, с таким видом, словно еще минута — и она вышвырнет в окно свой стол. Но потом успокаивалась и только мрачнела и хмурилась. Я поговорила с ее матерью, и почти сразу это помогло.

— Следов медикаментов в ее крови не обнаружено.

— Возможно, она перестала принимать то, что вызывало все эти перепады.

— Для своего возраста она была крайне сексуальна. Вы знали о каких-нибудь ее романах в школе?

— Разве может у нас что-то происходить без того, чтобы все не стали судачить об этом? Но иногда слухи сильно преувеличены, и очень непросто разобраться, где правда, а где ложь. Так что слухи я обычно не обсуждаю.

— Меня интересуют ваши собственные наблюдения.

Она отошла от окна и вновь села на самый краешек кресла.

— Попробую сформулировать это иначе, — сказал я. — Я прошел по ее следу весь путь от пансиона на Руа-да-Глория до кафе, что неподалеку от школы. В кафе «Белла Италия» она была примерно в два пятнадцать. Можно предположить, что она была в школе. Зачем бы ей проделывать весь этот путь, если не идти потом в школу?

— Она была у меня в классе до четырех тридцати.

— Ну а потом?

Потупившись, она принялась нервно ломать пальцы.

— Я видела, как она уходила из школы. Вместе с молодым человеком — нашим преподавателем английского языка, шотландцем Джейми Галлахером. Стоя с ней на углу, он что-то говорил ей, она не отвечала, потом пошла по Дуке-де-Авила, а он пошел за ней… вот все, что я видела.

— В этом было что-то необычное?

— Если верить сплетням, у них были какие-то отношения. Говорили, что Катарина после занятий иногда отправляется к нему. Но это сведения неточные, и опираться на них в своей работе вы не должны. Это все девчоночий треп.

— А о Джейми Галлахере что скажете?

— Человек он приличный, но, как и многие англичане, любит выпить и пьет крепко… а пьяный ведет себя не самым лучшим образом.

20 декабря 1941 года, Серра-да-Малката, Вейра-Байша.

Португалия.

Караван мулов распался. Молодого человека Абрантеш отправил вперед. Он проклинал себя за то, что навьючил на мулов слишком много, но оставлять несколько сот килограммов на следующий переход тоже было бы неразумно. Два мула не выдержали — один охромел, другой порвал подпругу. Они попытались переложить поклажу на других, но и это было невозможно без риска потерять и остальных. Погода тоже не обещала ничего хорошего — похолодало, сильный северо-восточный ветер прибавил к дождю град, над горами сгустились тяжелые тучи.

Абрантеш и один из его отряда, Салгаду, сняли поклажу с мулов. Пока Абрантеш занимался больным копытом мула, Салгаду, как мог, чинил порванную подпругу. Они были у реки, когда до них донеслись звуки. Всадники. Конный патруль. Обычный дежурный объезд пограничного отряда. Мужчины кинули взгляд на мешки — более двухсот килограммов вольфрама, почти на полторы тысячи эскудо. Они затоптали свои сигареты и успокоили мулов.

Абрантеш кивнул Салгаду, и они, подняв по шестидесятикилограммовому мешку, пошатываясь, двинули к воде. Салгаду собрался было сбросить мешок у самого берега, но Абрантеш погнал его дальше, на самую стремнину. Потом они вернулись. Со вторым мешком Салгаду управиться не смог, и следующие два они перетаскивали вместе. Вернувшись к мулам, они загнали их в воду, а потом вывели обратно на берег. Стук копыт слышался по-прежнему. К ним он не приближался — видно, патруль оценивал ситуацию.

Поначалу самих всадников они не видели, а лишь слышали стук копыт по камням, усиленный акустикой гор. Патруль возник неожиданно прямо над ними — в воздухе четко виднелись острые тульи форменных фуражек. Один из патрульных указал на них. Двое других вынули из кобур пистолеты, третий снял винтовку. Раздался предупреждающий окрик. Патрульный с винтовкой поднял ее и прицелился. Абрантеш и его подручный вскинули руки вверх. Двое патрульных с пистолетами двинулись галопом по гребню холма и спустились в ложбину. Лошади осторожно ступали по камням туда, где стояли два мула. Всадники спешились. Патрульный на гребне опустил винтовку, сунул ее обратно за седло и, пришпорив коня, поехал в объезд, чтобы присоединиться к тем, что уже спустились к реке.

Начальник патруля подъехал к так и стоявшим с поднятыми руками мужчинам. Ощупав рукой в перчатке свое оружие, он окинул взглядом мулов.

— Что вы тут делаете?

— Да вот мулы нас подвели, — сказал Абрантеш. — Один охромел, другой подпругу порвал.

— Где ваша поклажа?

— У нас ее нет.