Мой галантный враг - Рексанна Бекнел

— Дай мне знать, чего ты хочешь, — снова потребовал он голосом низким и хриплым.

— Я… я сама не знаю, — тихо выдохнула Лиллиана. — я не знаю.

Внезапно он встал, высоко подняв ее в могучих руках. Глаза у него горели.

— Зато я знаю, Лилли. Я точно знаю, чего ты хочешь.

Он понес ее к высокой кровати под пологом, и она закрыла глаза, молчаливо признавая его правоту. Он знал, конечно же, знал. Она содрогнулась.

Он сел на край кровати, все так же крепко прижимая Лиллиану к груди. Он словно укачивал ее, и она была послушна его рукам: о сопротивлении уже и речи не было. Потом он обеими руками отклонил назад ее голову и захватил ее губы горячим, красноречивым поцелуем. Его рот был твердым и подвижным, ласковым и знающим, и ему ответил огонь, вспыхнувший где-то в самых глубинах ее существа.

Она помнила эти жаркие, одурманивающие поцелуи. Слишком хорошо помнила. Они опьяняли, и лишали сил, и вызывали жгучее желание, чтобы им не было конца.

Сама не сознавая, что делает, Лиллиана обвила руками его шею. Она ощущала пальцами твердость его литого тела, она ощущала, как горяча его кожа, чуть влажная из-за выступившего пота. Она изогнулась, чтобы как можно теснее прижаться к нему, и услышала низкий стон его желания.

— Ах, женушка, как я истомился по тебе в эти долгие, долгие недели…

Это признание наполнило ее каким-то непостижимо-женским торжеством; ничего подобного она раньше не испытывала.

— Потому ты и ехал впереди всех? — шепотом спросила она.

Корбетт рассмеялся, а потом откинулся назад, чтобы лучше видеть ее.

— Ну конечно, — подтвердил он с дьявольской усмешкой, затем без предупреждения поднял ее у себя с колен и поставил на ноги перед собой.

Он пожирал взглядом ее милое раскрасневшееся лицо, и глаза у него светились нетерпением.

— Я слишком спешил вернуться к своей молодой жене. — Он помолчал, жадно всматриваясь в каждый дюйм ее мягкой женственной фигуры. Голос у него стал еще более хриплым. — Покажи мне свое радушие, Лилли.

Она хотела его. В ней зарождалась боль, и она знала, что только от него зависит исцеление. И все-таки сейчас, когда он сидел здесь, как искусно изваянная статуя, во всем великолепии своей мужественной красоты, отчаянная робость сковала Лиллиану.

В чем она могла проявить свое радушие? — растерянно думала она. Она боролась с Корбеттом и ненавидела его. По всей видимости, он не был убийцей, как она подозревала, но все равно он суровый и безжалостный человек. Королевский Кречет. Или… Королевский Ястреб? В замешательстве она покачала головой и сделала шаг назад, но Корбетт удержал ее.

— Не стыдись, Лилли, — сказал он. — Ты не можешь больше уклоняться от выполнения своего супружеского долга.

— Я… я не стыжусь. И… — она залилась румянцем и опустила глаза. — И я не пытаюсь уклониться… ни от чего.

И тогда его лицо посветлело. Он притянул ее поближе к себе, так что она теперь стояла между его коленями, и положил ей на талию свои широкие ладони.

— Передо мной тебе незачем стыдиться, моя милая женушка. — Он улыбнулся и откинул вьющуюся прядь ей за плечо. — Но если ты предпочитаешь, чтобы я помог тебе раздеться, — пусть будет по-твоему.

Мучительное чувство унижения и радостное воодушевление, от которого кружилась голова, боролись в душе Лиллианы, когда он приступил к выполнению этой задачи. Сначала было покончено со шнурками на рукавах; затем настала очередь пояса. Когда он помогал ей снять платье через голову, румянец ее стал уже совершенно пунцовым. Она быстро сняла туфли и чулки, все время чувствуя, какими горящими глазами он смотрит на ее стройные ноги. И вот она поднялась, прикрытая только тонкой виссоновой рубашкой, и взглянула на него.

Освещенный пламенем камина, Корбетт казался Лиллиане чем-то вроде темного, золотого миража — видения, вызванного к жизни ее собственными грешными мыслями. Сколько раз за время его отсутствия она закрывала глаза лишь затем, чтобы увидеть его в точности таким, как сейчас? Сколько молитв она вознесла в безумной надежде, что утихомирятся ужасные желания, одолевающие ее? В этой самой постели она проводила одинокие ночи, но в памяти он все время был с ней.

Но теперь это было не в воспоминаниях. Он был здесь, здесь были его плоть и кровь, кости и мускулы. Его кожа тоже была явью, горячая и чистая, помеченная шрамами, которые она уже могла себе представить с закрытыми глазами. И его губы — неотразимые, как раньше; губы, что умеют шептать нежные слова, и целовать ее…

Дыхание Лиллианы участилось и глаза расширились. Чувствуя, как нарастает в ней возбуждение, Корбетт притянул ее поближе.

— Теперь рубашку.

Он положил руку ей на колено и начал поднимать вверх мягкую ткань.

Когда он медленно обнажил ее ноги, сердце у нее гулко заколотилось в груди. Она качнулась к нему, ища защиты от подхватившего ее урагана чувств. Но вот его рука нашла нежную плоть ее бедра, и тогда она прильнула к нему, крепко обхватив его широкие плечи.

Она беспомощно закрыла глаза, когда его рука скользнула по бедру еще выше. Ей больше не вынести этого, думала она, чуть дыша. Ни за что не вынести.

Потом его другая горячая рука легла ей на затылок и мягким нажимом заставила Лиллиану наклонить голову. Их губы встретились, она задохнулась от безграничного наслаждения, и потребовалось совсем немного, чтобы заставить ее открыться настойчивому поцелую Корбетта. Она тонула в чистейшем восторге, погружаясь в магическую бездну, где существовали лишь двое — Корбетт и она сама. Ее тонкое одеяние исчезло. Тогда он притянул ее к себе, крепко прижал и одним неостановимым движением увлек за собой в постель.

Потом он, не размыкая объятий, перевернулся вместе с ней, так что она оказалась внизу, лишенная даже возможности пошевелиться.

— Наконец-то ты попалась, моя дикарка. Ты хорошо изображаешь Ледяную Деву, но я растоплю зимний холод твоего сердца.

Кем-кем, а уж Ледяной Девой она себя не чувствовала. Твердое тело Корбетта, всей тяжестью прижимающее ее к постели, зажигало в ее крови самый неукротимый огонь. И все-таки при его последних словах глаза Лиллианы широко открылись.

— Ты искал путь к чему угодно, но только не к моему сердцу, — прошептала она и, прежде чем он успел ответить, притянула к себе его голову и поцеловала. В этом движении слилось все — страсть, отчаяние, бесстыдная смелость… но выслушать его ответ у нее не хватило бы сил. Она с радостью вернула бы свои слова обратно, если бы могла: она знала, что открыла ему слишком многое.

Ее порыв воспламенил Корбетта еще сильнее. От губ — вниз, к шее и затылку прокладывал он дорожку горячих поцелуев, словно метил ее клеймом как свою и только свою собственность.

Лиллиана чувствовала, что без остатка растворяется в нем. Она откинула назад голову и закрыла глаза — жертва, добровольно отдающая себя во власть этой дивной муки. В безоглядном порыве она откликалась на любое прикосновение его искусных пальцев и опытных губ.