Попробуйте позвонить позднее - Наталья Андреева

— Мужа у меня и в самом деле нет, — сказала наконец Мать. — Но есть сын.

— А у меня дочка.

— Сколько ей?

— Десять.

— А моему тридцать. Лоб здоровый, — ласкового улыбнулась Мать.

«Ого! Сколько же ей? За пятьдесят! А хорошо выглядит!»

— Гадаешь, сколько мне лет? — певуче спросила Мать. — На пенсию пора, да только не заработала.

И рассмеялась. Но сразу сменила тон:

— Если возникнут трения с хозяйкой, скажи мне. Я с Ириной поговорю. Ребенок есть ребенок. Это я о твоей дочке.

— Она сейчас у мамы.

— И если что понадобится, приходи ко мне. За советом или просто поболтать. Я здесь каждый день.

— Как? — удивилась Инна. — Без выходных?

— На себя работаю, не на хозяина. А положение мое такое, что работать надо много, — спокойно сказала Мать. — Здесь у нас у каждого своя беда. Есть, конечно, и счастливые. И мы все говорим: «Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить». И по столу стучим. Но от хорошей жизни на рынок не идут. Всем хочется оклад, оплачиваемый отпуск, соцпакет. И клиент пошел сложный. Вроде бы и деньги у людей появились, да только они не знают, чего хотят. Вот ты, я вижу, не с рынка одета, — пристально глянула на нее Мать.

— Да, эти вещи куплены в дорогих бутиках.

— Наш товар, значит, не уважаешь?

Инна вспыхнула:

— Отчего же? Купальники на манекенах очень даже симпатичные.

— Ой, спасибо! В Польше сделано. У меня и каталог есть. Качество хорошее, не линяет, стразы не отклеиваются. Но здесь говорят: дорого.

— Дорого?

— Гадаешь, дорого — это сколько? Три тысячи для тебя как — дорого?

— Раньше было нормально, — пожала плечами она.

— Я имею в виду рублей, — тихо сказала Мать.

— Знаете, я, пожалуй, пойду. — Инна встала.

— Трудно будет с тобой, это я уже поняла. Ну, ничего. Я к тебе как-нибудь зайду, посоветуешь, что мне почитать. Мы здесь много читаем. Особенно летом, когда клиент не идет. Многие ведь уже в отпусках. Погоди, август начнется — вообще никого не будет. Да и нас меньше останется. Но я буду здесь всегда, — твердо сказала Мать. — Да и ты, как я поняла, в отпуск не собираешься. Ничего, поладим. А не хочешь проставляться, так и скажи. Никто тебя не осудит.

— Я просто не совсем понимаю смысл этого ритуала. И честно сказать, не пью.

— А как же девичник? Собраться, посидеть, поговорить о своем, о женском?

— Можно и поговорить, — пожала плечами Инна.

— Значит, ты все держишь в себе, — сделала вывод Мать. — Подруг у тебя нет… Или есть? Богатые, да? И теперь ты стесняешься своего положения. Падать всегда больно. Чем выше взлетаешь, тем больнее. Но не надо думать, что все непременно будут над тобой смеяться и злорадствовать. Хороших людей больше, чем плохих. Я говорю сейчас прописные истины, но как ни странно, это действует, когда у человека большое горе. Ты теперь одна из нас, а мы своих в беде не бросаем. Кто знает? Может, такая жизнь тебе и понравится? Я скажу девочкам: пусть не лезут к тебе. А через месяц-другой будет видно.

Инна спустилась к себе вниз со странным чувством. С одной стороны, с какой стати она должна откровенничать с малознакомым человеком? Подумаешь, Мать! Что за должность такая? А с другой… Было в это женщине что-то такое, отчего хотелось прижаться к ее большой мягкой груди, по-детски расплакаться и рассказать все. Пока это чувство Инна Бояринова в себе поборола.

— Мать — это кто? — спросила она у Вали, забежавшей на минуточку с вопросом «Ну как?».

— Мать — это явление, — серьезно сказала та.

Инна задумалась. Поскольку она никогда не работала, то сути этого явления не понимала. Меж тем такой человек есть почти в любом коллективе. Женщина, не молодая, но и не старая еще, как правило, не замужняя, полная сил, работающая здесь со дня основания или открытия. Магазина, фирмы, офиса, склада… Приходит раньше всех, уходит позже. К ней все ходят исповедоваться, она неизменно дает совет, а поскольку знает всех и вся, к нему стоит прислушаться. Мать, Мамочка, Мамаша. Это уж где как. У нее всегда найдется чашка кофе, чтобы согреться, и пара бутербродов, чтобы наесться. Найдется и бутылка коньяка, чтобы расслабиться. Кому что нужно. Далеко не каждый человек подходит для этой роли, но свято место пусто не бывает. Потому что Мать — это явление.

От подруги же Инна узнала и историю Матери. Когда-то Катерина Павловна работала воспитательницей в детском саду, но потом начались сокращения. Дошкольных учреждений в Москве закрылось много, и люди остались без работы. Всех их принял рынок. Мать в числе первых моталась с баулами в Турцию, Польшу и Чехию. Стояла в длиннющих очередях на границах, неоднократно была ограблена бандитами и основательно пощипана таможенниками. Повидала она немало, в боях за нелегкое звание челнока закалилась как сталь, и все бы у нее теперь было нормально и даже хорошо, но…

У Катерины имелся сын Генрих, ее счастье, оно же беда. Высокий, в мать, симпатичный парень, в котором она души не чаяла. Растила его одна, без мужа, и, естественно, баловала. От этого либо по другой причине у Генриха развился талант попадать в истории. Он отчего-то вообразил себя крутым бизнесменом и по достижении совершеннолетия с азартом принялся реализовывать свои безумные идеи, что при его расхлябанности и безалаберности было ему категорически противопоказано. Все его проекты лопались, как мыльные пузыри. Генриха мог обмануть кто угодно, потому что он был хуже ребенка. Брал деньги под безумные проценты, а людей на работу безо всяких документов, товар давал под честное слово. У него постоянно появлялись «друзья», готовые выручить деньгами, и божились, что как своему или вообще как себе: «Процент нулевой! Беги, оформляй! Бери, не думай!» И естественно, обманывали. Там, где одни разоряются, другие наживаются. Генрих был в числе тех, кого все время имели.

Катерина боролась с этим, как могла. Уговаривала, ругала, запрещала, потому что долги сына приходилось отдавать ей. А тот в самый ответственный момент исчезал. Где он болтался, мать понятия не имела, Генрих мог податься в горы с группой альпинистов или все лето жить в палатке на каменистом берегу моря, пока его мать осаждали кредиторы, уехать в тайгу с экспедицией, отправиться на поиски мифического клада. Не давал о себе знать, не писал, не звонил неделями, и Катерина просто с ума сходила. Потом вдруг объявлялся, похудевший, загоревший и с детской улыбкой спрашивал:

— Ну, как? Обошлось?

Радуясь, что Генка жив, мать прощала ему все. Ей с трудом удалось сохранить однушку на окраине Москвы, в которой они теперь были прописаны. Последний фортель Генриха — кредит на развитие бизнеса — опутал его и мать огромными долгами. Ведь надо было выплачивать сам кредит в полмиллиона рублей и сумасшедшие проценты. Очередной «друг», работавший в банке, воспользовался ситуацией и обманул. Напрасно Катерина объясняла сыну, что им за это премия полагается, сотрудникам банка. Больше клиентов — больше денег, а дружба здесь ни при чем.