Генералы шального азарта - Евгений Сухов

* * *

Слобода и правда была мокрой. То есть изобиловала лужами и даже небольшими вонючими болотцами, плодящими тучи комаров-кровососов и прочей летающей гадости. Одно такое болотце расположилось в точности возле дома Бутова, в котором, помимо препаршивейшей ночлежки, имелись трактир и самого низкого пошиба притон с девками. Одна такая, с ввалившимся носом и потухшим взглядом, сидела прямо на ступенях в подъезд и пьяным голосом выводила:

– Потом я, бедняжка, в больницу пошла,

Меня доктора осмотрели-и,

Но все-таки с голоду я померла…

Ей, похоже, и впрямь оставалось недолго гостить на этом свете.

Девица скользнула взглядом по одежке Севы и, потеряв к нему всяческий интерес, который и так был мизерный, закончила куплет:

Скончалась на прошлой неделе-е…

Девка хоть и находилась «навеселе», но ей было явно не до веселья…

Сейчас его не обступили со всех сторон дети-попрошайки, как в его первое появление, – ведь ему впору было просить милостыню самому. Всеволод Аркадьевич, стараясь ни до чего не дотрагиваться, вошел в коридор и спросил первого попавшегося мужика:

– Скажите, милейший, как мне найти господина Свешникова, отставного актера Городского драмтеатра?

– Господа здесь не проживают, – грубо ответил мужик, ничуть не удивившись вежливому обращению Севы. – Здесь, милейший, по большей части сброд, шваль и всяческие отщепенцы.

– Ну, хорошо. Тогда как мне найти Пашку Свешникова, бывшего актеришку? – уже иначе спросил Долгоруков.

– А коли так, тогда прямехонько по колидору и направо, – вытянул мужик руку в направлении, которое указывал словами. – Прямо в его двери и упресся…

«Благодарю вас» Долгоруков говорить не стал, лишь едва кивнул. Ибо это обращение «господское». А господа в доме Бутова, как справедливо изволил заметить мужик, не проживают…

Дверь, в которую уперся Всеволод Аркадьевич, была наполовину открыта. Сева отворил ее до конца и вошел. В нос ему шибанул запах кислых щей, чеснока и густого перегара; смешиваясь, они давали такое зловоние, от которого захватывало дух…

– Есть кто живой? – громко спросил Долгоруков.

Одна из грязных занавесей, которые закрывали по обоим бокам большой комнаты крохотные комнатки-пеналы и служили в качестве дверей, приоткрылась, и оттуда высунулась всклокоченная голова бабы.

– Практически нет, – с французским прононсом ответила она.

– А вы? – спросил Всеволод Аркадьевич.

– Я уже наполовину мертвая, – ответила голова и посмотрела на Севу с некоторым любопытством. – А ты кто, ряженый?

Долгоруков поразился, как быстро его раскусили, но виду не подал и ответил:

– Я ищу актера Свешникова.

– Бывшего актера, – поправила его голова и добавила: – Его апартаменты – последние в этом ряду.

– Благодарю вас, – ответил Всеволод Аркадьевич и пошел вперед.

Вслед ему раздалось:

– А на хрена мне твое благодарствую? Ты бы мне деньжат подкинул…

Перед последней занавесью Сева остановился и вежливо кашлянул, давая понять, что нагрянули гости. Однако безрезультатно. Тогда Долгоруков приоткрыл занавесь и увидел Свешникова. Старик спал, приоткрыв рот, в котором отсутствовала половина зубов, и от него исходил такой сивушный дух, словно он недавно выкупался в чане с самогонкой.

– Пал Лукич, – негромко позвал Сева.

Бывший актер драмтеатра никак не реагировал.

– Павел Лукич! – уже громко произнес он.

– А ты гаркни ему прямо в ухо, иначе не добудишься, – добродушно посоветовал чей-то голос из-за дощатой перегородки, разделяющей комнатки-пеналы. – Оне вчерась вместе с Клавкой-фармазонщицей весь день водку изволили кушать. И всю ночь в придачу.

Сева совет принял буквально и, наклонившись, крикнул Свешникову прямо в ухо:

– Пал Лукич!

Бывший актер драматического театра медленно приоткрыл глаза и тотчас сморщился от боли.

– М-м, – тоненько простонал он.

– Что, худо? – искренне посочувствовал Всеволод Аркадьевич, уже сомневаясь, сможет ли Свешников ему помочь.

– Не то слово, – хрипло произнес бывший актер и снова сморщился от боли.

– Извини, – развел руками Долгоруков. – Я бы тебя похмелил, но сам – гол как сокол.

Свешников молча кивнул, а потом, собравшись с силами, заорал:

– Кла-авка!

После чего сделался совершенно белым и прикрыл глаза.

– Ты чё так разорался? – раздался из-за фанерной стенки прежний голос.

– Помираю, – прошептал Свешников и вдруг, напыжившись, крикнул еще громче: – Клавка-а!

– Чево тебе? – отозвалась, похоже, та самая женщина, что встретила Севу при входе.

– Осталось чего?

– Как же, у тебя останется! – сердито отозвалась женщина. – Все вылакал, до последней капли.

Актер немного повеселел и глянул на Долгорукова с хитринкой. Очевидно, в ответе женщины он услышал нечто такое, что давало ему некоторую надежду. Впрочем, интуиция на возможность опохмелки у запойных граждан сравнима разве что с интуицией животных на еду – она практически безошибочна и тонка настолько, что непьющему человеку этого просто не понять…

– А может, осталось чего, а, Клавк? – спросил актер, уже приподнимаясь и спуская босые ноги с кровати – деревянных нар, покрытых каким-то подобием матраса. Правда, матрас был накрыт относительно чистой простыней, но все равно бедность и убожество бросались в глаза.

Павел Лукич, морщась, встал и, коротко кивнув Севе – дескать, погоди, я сейчас, – потопал в начало комнаты. На какое-то время он скрылся за первой занавесью, из которой высовывалась голова, встретившая Долгорукова; потом оттуда послышался негромкий говор, а затем стало тихо. Почти на целую минуту. Скоро из-за занавеси послышался удовлетворенный кряк, затем занавеси как-то по-театральному широко распахнулись, и из-за них вышел приободренный Павел Лукич Свешников. Теперь он не семенил по-стариковски, сгорбившись, а шел степенно, выпрямившись, и смотрел прямо перед собой, как и подобает человеку в возрасте, прожившему жизнь достойно и благородно.

– Чем могу помочь вам, Всеволод Аркадьевич? – спросил Свешников, войдя в свой закут и задернув занавесь. – Ваш сегодняшний вид позволяет мне сделать предположение, что вы попали в крайне затруднительную ситуацию.

– Отчасти вы правы, Пал Лукич, – улыбаясь, ответил Долгоруков, присаживаясь на край топчана. – Ситуация у меня и правда затруднительная. Дело в том, что…

И Сева, понизив голос, рассказал отставному актеру о споре «валетов» и Ленчика и о «соревновании», ими устроенном.

– Делать вам больше нечего, – выслушав рассказ Всеволода Аркадьевича, усмехнулся Свешников. – Мальчишество какое-то! Сами себе проблемы создаете. А ну, как городовому в таком вот виде попадетесь? Ему тоже про ваш спор рассказывать станете?