Оазисы - Александр Цзи

я бы с ним для начала поговорил, — безмятежно сообщил Матиас, развалясь на стуле. — Чем же его увлек Осаму?

— Тем же, чем он пытался увлечь остальных, — процедил Алан. — Всеми этими разговорами о свободе для всех.

— Думаешь, Омар из тех, кто мечтает о свободе для всех? — фыркнул Матиас, но Алан не ответил. Вместо этого спросил:

— Кто такой Тиберий? Омар обманул своих, сказав им, что на караван Тиберия напали.

— Один из старых Пилигримов, — ответил Матиас. — Кажется, он старше нашего Эмиля… Однако крепкий старик. Давно его не встречал. Последнее, что я о нем слышал — это то, что у него родился сын от Оседлой, и он тоже Пилигрим. Повезло. Они вместе путешествовали по Дебрям.

Алан чуть заметно вздрогнул. Вспомнился рассказ Эмиля о сыне Бато в Оазисе Индренис. Как Бато погиб, воображая себя Пилигримом…

Эмилю вечно не везло.

Не то что неведомому Тиберию…

— Ладно, — вздохнул Алан. — Давайте спать, друзья. Завтра рано вставать. На Праздник Сватовства кто-нибудь пойдет?

Димитрий и Тэн переглянулись.

— Я только краешком глаза гляну, как бабы деруться, — сказал Димитрий. — И вернусь.

— А я спать лягу, — сказал Матиас.

Тэн поддержал его:

— Я тоже лечь отдыхай. Как драться бабы, я видеть в детстве в гарем мой отец. Ничего интересно, лишь много шум.

***

Взошедшее солнце следующего дня встретило Пилигримов уже в Дебрях, когда они двигались на северо-запад, прочь от моря и кратера с Оазисом амазонок.

Принц Хорвэш ехал на выделенной матерью каурой кобыле, окруженный Пилигримами, с восторгом таращась вокруг.

К коню Тэна была привязана еще одна кобыла — без всадника, но нагруженная провизией, немногочисленными вещами принца и бурдюками с водой. Королева Шэди отправила бы с Пилигримами целый караван с вещами принца, но Хорвэш заупрямился — сказал, что в Парадайзе все эти вещи ему не понадобятся и лишь отяготят проводников. Королева подчинилась, расцеловала сына и умчалась на своей лошади без сопровождения с такой стремительностью, что Алан подумал: она просто не хочет, чтобы видели ее слезы.

Седельные перекидные сумки Пилигримов приятно отяготились золотом. Однако настроения Алана это обстоятельство особо не улучшило. Терзала тревога за Кассию… Алан в который раз казнил себя за слабохарактерность, позволившую ему отпустить ее с караваном Кровака. Он поклялся себе больше никогда не совершать подобных промахов.

Ехали молча, поскольку все, кроме Тэна, насвистывающего под нос, плохо выспались. Принц был слишком увлечен разглядыванием Дебрей с колодцами Тварей, Димитрий, который вернулся довольно поздно, похрапывал прямо в седле, а Алан, спавший этой ночью в высшей степени скверно, предавался тяжким размышлениям.

Мучил вопрос: что общего у него и Рыцаря? Зачем Алан этому убийце? Почему Осаму помиловал его тогда, в Санти? Только лишь потому, что Рыцарю понравилось имя Алана? Чушь.

Наверное, Алан кого-то напомнил Рыцарю с его больным рассудком. Или они когда-то встречались и Алан ему как-то досадил?

Алан не припоминал, чтобы у него за всё время кочевой жизни завелись хоть сколько-то серьезные враги. Пока он странствовал, у него не случилось сколько-нибудь значительного конфликта в Оазисах или за их пределами. Разве что та битва на островном Оазисе Могучего Момоа, оставившая память в виде белесого шрама под левым глазом…

Глупо тогда вышло. И Пилигримы, и островитяне перебрали жуткого местного зелья, которое изготавливалось из какой-то особенной разновидности водорослей, и во время Празднества Сватовства из-за сущей мелочи возникло небольшое побоище. Драка быстро угасла, и стороны помирились.

Не может быть, чтобы кто-то из тех, кого Алан угостил хорошим тычком, проникся к нему настолько сильной неприязнью, что посвятил всю жизнь мщению, попутно обнаружив в себе способности Пилигрима и уничтожив целый Оазис.

Алану вспоминались женщины, которые дарили ему свою любовь в разных Оазисах. На ум не приходило ни одного случая, чтобы кто-либо из них был обижен — Оседлые женщины прекрасно понимают, что Пилигрим никогда не останется с ней на одном месте…

Нет, Рыцарь Дебрей — определенно не женщина. Алан помнил его голос — тогда, давным-давно, у еще теплого тела Эмиля. Рыцарь посоветовал Алану подумать о будущих детях, которые могут родиться Оседлыми. Осаму говорил тогда шепотом, но голос без всякого сомнения принадлежал мужчине.

И Анниса не перепутала бы женщину с мужчиной…

— О чем задумался, Алан? — негромко спросил Матиас, поравнявшись с Вихрем.

— Я думаю о Рыцаре Дебрей. Самое страшное в нашей ситуации — то, что мы не знаем его целей относительно меня… Мы знаем, что он хочет подарить свободу для Оседлых, считая Оазисы тюрьмами, но я-то зачем ему понадобился? Да и Рыцарь Дебрей ли этот Осаму? Может, это разные люди?

— Мы ни в чем не уверены, — мягко произнес Матиас. — Но я убежден только в одном: между тобой и Рыцарем есть связь. Когда ты обнаружишь эту связь, ты найдешь Рыцаря.

Алан мрачно промолчал, глядя на дорогу перед собой. Он отметил, что Матиас сказал “ты обнаружишь”, а не “мы обнаружим”. Но Матиас тут же добавил:

— А мы поможем тебе.

***

“Жениха” Пилигримы сопровождали только одного, но хлопот от него было не меньше, чем от десятка. Хорвэш совершенно не представлял, что такое самостоятельная жизнь и тем более жизнь кочевая. Во время первого же привала его высочество изволил прогуляться за пределы крохотного участка, защищенного Ожерельем Невест. Матиас спохватился первым и привел принца из-за кустов в крайне возмущенном состоянии — оказалось, что Хорвэш не считает достойным своего высокого положения мочиться при всем народе. Он так громко возмущался, что Матиасу пришлось дать ему легкий подзатыльник, чтобы не привлекал внимание Тварей.

К удивлению Алана, Хорвэш ничуть не обиделся, а даже восхитился жесткости и грубости Пилигрима. Он еще не привык, чтобы мужчины проявляли характер.

Во время второго привала принца привела в недоумение тушка кролика — ранее ему доводилось вкушать либо Амброзию в разнообразном виде, либо отделенное от костей чистейшее мясо. Тэн, обмениваясь с Димитрием смеющимися взглядами, принялся охотно учить принца, как нужно обгладывать кости.

“К тому времени, когда мы прибудем в Парадайз, — подумал Алан, — они научат его грызть кости, мочиться при всех и вытирать сопли о всё, что под руку попадется”.

Собственно, такая перспектива беспокоила не особо. Волновало другое: необходимо достичь Парадайза как можно скорее, еще до того, как Хорвэш пройдет полный курс этики Пилигримов. Впрочем, надежды на это мало. Принц не мог долго ехать в седле, жалуясь на мозоли на заднице, а заставлять его скакать молча и не останавливаться на отдых мешала совесть — как-никак за сопровождение заплачено более, чем щедро.

Посему Алану оставалось