Тайна "Сиракузского кодекса" - Джим Нисбет

Возможно, ее здоровье было подорвано развратной жизнью в молодости, но оно всегда было хрупким, и по совету своего врача она отправилась принимать теплые пифийские ванны. В путешествии ее сопровождали префект преторианской стражи, хранитель сокровищницы, несколько вельмож и патрициев и большой караван из четырех тысяч слуг. При ее приближении приводили в порядок дороги и возводили дворцы для ее ночлега, она же, проезжая Вифинию, оделяла щедрыми пожертвованиями церкви, монастыри и госпитали, чтобы те воззвали к небу о восстановлении ее здоровья. Наконец, на двадцать четвертом году царствования, она была пожрана раком, и ее муж, который вместо площадной танцовщицы мог бы избрать самую чистую и благородную девственницу Востока, понес невосполнимую утрату.

Бодич закрыл книгу и стянул с носа очки для чтения.

— Она умерла, когда ей было лет сорок.

Мисси, поднося ложку супа к моим губам, оглянулась на него:

— Это конец истории?

Дэйв, и я тоже, в ожидании воззрились на него.

— Не совсем, — сказал Бодич. — Помните сына?

— Сына Феодоры? — переспросила Мисси.

— Сына, которого никто больше не видел, — сказал Дэйв, — даже после ее смерти?

Бодич указал сложенными очками на том Гиббона.

— Дело в том, что сын уцелел.

— Незаконный сын Феодоры, — повторила Мисси, — остался жив?

Бодич кивнул.

— Можно сказать и так.

— Но Гиббон пишет, что сын явился во дворец, и больше его не видели. Гиббон, должно быть, вычитал об этом у Прокопия, который был там. Вы же сказали, что он там был.

Бодич кивнул.

— Гиббон действительно узнал об этом из Прокопия.

Он добыл из чемоданчика аудиокассету и, прищурившись, прочитал этикетку.

— Тезисы доклада на магистерскую степень по филологии сержанта Мэйсл называются «Сиракузский кодекс». Мы с ней не раз обсуждали его за последний год или около того. Но, — он кивнул на коробку, запихнутую на книжную полку, — я вижу, здесь есть магнитофон. Жаль, что мы не сможем просмотреть слайды.

— Да черт с ней, с техникой, — перебила Мисси. — Расскажите сами!

— Право? — с наигранным простодушием спросил Бодич.

— У вас хорошо получается.

— Глупости, — сказал Бодич.

— Ну, в самом деле, попробуйте, — подхватил Дэйв. — Вы нас всех поймали на крючок.

— Ну, я полагаю, я…

— Давайте же, лейтенант!

— Потрясите нас своей эрудицией, кха-кха-кха.

— У вас, должно быть, есть веские причины зубрить эти сведения. Почему бы не попрактиковаться на нас?

Бодич рассматривал кассету.

— Ладно. Когда я собьюсь или охрипну, в зависимости от того, что случится раньше, мы перейдем на запись.

Он положил кассету на коробку и выкопал из чемоданчика студенческую тетрадку для сочинений.

— Я делал заметки.

Мне хотелось спросить, какое отношение все это имеет к моей гипотермии и к смерти Рени Ноулс, но Мисси подтолкнула меня в плечо, не дав высказаться.

— Давай дослушаем историю. Ты же никуда не торопишься.

Бодич предложил:

— Если что-то в этом повествовании отзовется звоночком у кого-то в памяти, говорите сразу. Ко времени, когда я закончу, вы поймете, почему я обращаюсь ко всем вам.

Дэйв удивился:

— И ко мне тоже?

Бодич открыл свою тетрадку и расправил ее на кухонном прилавке.

— Если вы видели Ноулс на Семидесятом причале — да, это относится и к вам, определенно.

Дэйв поставил табуретку снаружи от стойки и, проходя мимо Бодича, позаимствовал еще одну сигарету. Блюдце он поставил между собой и Бодичем вместо пепельницы, а кофе — на таком расстоянии, чтобы было легко дотянуться. Он пристроил пятки на перекладину табурета, оперся локтями о стойку, охватил ладонью кулак, небрежно зажав в пальцах сигарету.

— Самая естественная поза на свете, — удовлетворенно заметил он.

Бодич перелистнул взад-вперед свои заметки, разгладил ладонью страничку и начал.

— Существует рукопись. Впервые обнаружена в библиотеке разграбленного замка в разгар террора во Франции, в 1794-м, потом исчезла снова в 1830-м, когда ее похитили из витрины Национальной библиотеки в Париже вместе с мелкими предметами византийской древности: монетами, статуэтками, керамикой, поясными пряжками, оружием и тому подобным. Со временем удалось вернуть лишь немногое из похищенного. Но главная ценность, унесенная похитителями, — рукопись, названная «Сиракузским кодексом». В ней содержится история сына императрицы Феодоры, иногда называемого Иоанн, хотя настоящее его имя было Теодос.

— Отлично! — воскликнула Мисси.

В своем докладе сержант Мэйсл в первую очередь указывает на обстоятельство, которое она обозначает как историческую аномалию. Иоанн упоминается Прокопием в его «Анекдотах», которые мы называем «Тайной историей», а Прокопий — авторитет, на которого ссылаются все, включая Гиббона. Есть, конечно, и другие авторитеты, но Иоанна упоминает только Прокопий. Больше почти ничего не известно. Несмотря на это, основываясь лишь на одном отрывке из Прокопия, один автор зашел настолько далеко, что сочинил целый роман об этом Иоанне. Мы оставим пока в стороне вопрос об именах, замечу только, что сержант Мэйсл разбирает вопрос об «Иоанне» Прокопия в приложении, где довольно убедительно доказывает, что в то время, когда, как предполагают, «Иоанн» исчез в Константинополе — а этот момент установлен, — Прокопий находился в Италии с великим Велизарием, у которого служил секретарем. Следовательно, Прокопий — не прямой свидетель происшедшего. Однако ради научной строгости сержант Мэйсл полностью приводит отрывок из Прокопия. То же сделаю и я.

Бодич открыл свой том «Тайной истории» на второй розовой закладке.

Случилось так, что когда Феодора еще выступала на сцене, она забеременела от одного из любовников и, необычно поздно распознав свое состояние, постаралась всеми привычными ей средствами произвести выкидыш. Но как ни старалась, она не смогла избавиться от нежеланного ребенка, поскольку к этому времени он был уже недалек от совершенного человеческого облика. Так, не добившись ничего, она принуждена была оставить свои усилия и родить дитя. Когда отец младенца увидел, что она вне себя от досады, потому что, став матерью, не могла больше продавать свое тело как обычно, он, не без оснований опасаясь, что она дойдет до детоубийства, взял дитя, признал его своим и назвал мальчика Иоанном. Затем он уехал в Аравию, где проживал. Когда пришло время его смерти, а Иоанну было немногим более десяти лет, мальчик услышал из уст отца историю своей матери и, когда его отец расстался с жизнью, исполнил над ним все положенные обряды. Вскоре после того он прибыл в Византию и дал знать о себе тем, кто в любое время имел доступ к его матери. Те, не подозревая в ней чувств, отличных от свойственных другим людям, сообщили матери о прибытии ее сына Иоанна. В страхе, что это известие дойдет до ушей ее мужа, Феодора приказала привести мальчика к себе. Когда он появился, она только раз взглянула на него и предала в руки личного слуги, которому обычно поручала подобные дела. Каким образом несчастный мальчик был изгнан из мира живых, я сказать не могу, но никто с того дня не видел его, даже после кончины императрицы.