Сердцеедка для мажора - Алина Савельева



Андрей устало потер виски, и я только сейчас заметила, что под его глазами залегла тень, будто он всю ночь не спал. Вряд ли, конечно, Андрей проехал за рулем сам такое расстояние, но, наверное, не смог уснуть в машине.

Взяв мою руку, Андрей смотрел на пальцы, перебирая их, и тихо сказал:

— Я люблю тебя, Малявка… как никогда и никого не любил.

Снова подняв на меня взгляд, он просто смотрел на меня, протянув руку, и, погладив по щеке, он наклонился, оставляя нежный поцелуй на моих губах.

Он не ждал моего ответа или не хотел его слышать, просто встал и вышел в прихожую.

Обычно девушки тают от таких признаний, но снова все упирается в то, что, в отличие от многих, я точно знаю, что он говорил и Стефи, что любит ее. И было это меньше чем полгода назад.

Я сидела как истукан на диване, пока не захлопнулась входная дверь, заставив меня вздрогнуть и, вскочив, побежать к окну.

Андрей вышел из подъезда, и его серебристый конь моргнул фарами, отключая сигнализацию. Аристов, сев в свою машину, сорвался с места не хуже Ленточки.

Если бы я не находилась на грани истерики, я бы поняла, что он приехал один. Ни машины сопровождения, ни кого-то в машине Андрея не было, иначе зачем бы он ее закрывал. Но тогда я просто сползла на пол, заходясь в рыданиях, потому что уже жалела обо всем, что ему сказала. Жалела, что не рискнула, ведь умирать в Одессе без него немногим лучше, чем умирать потом, когда предаст.

Мира, застав меня в таком состоянии, без вопросов выудила вино и, разлив его по бокалам, присоединилась ко мне на полу. Мой телефон разрывал Роберт, но я окончательно отправила себя в ряды стерв и наплевала на переживания парня.

Мирка как всегда все сама разрулила легко и непринужденно, сказав парню, чтобы потерялся на время, и отключила мой телефон. Как обычно, выслушала все мои метания, подливая винишко, когда я вроде выговорилась, мне стало легче. Или опьянела. Не знаю.

Утром вставать совсем не хотелось, но появившаяся в дверях Мира заставила проснуться моментально. Я никогда в жизни не видела на этом личике такую отчаянную растерянность и страх. Добавившийся к этому пузырек нашатырного спирта в ее руках и в моей голове нарисовал уже самые трагичные картинки с участием братьев.

— Мира, не молчи! — я чувствовала, как по щекам уже скатываются слезы, странно, что не все вчера кончились.

— Час назад около ста километров от Москвы произошла авария… серебристый «Макларен» разбился всмятку, за рулем был Аристов Андрей Максимо…

Комната вместе с Мирой поплыла перед глазами как на отвратительном аттракционе. Ни дышать, ни сказать я ничего не могла. Только в голове воплями разрывалось: «Нет! Пожалуйста! Нет!».

Пытаясь не терять голову, в каком-то бреду я включила телефон. Больше сорока пропущенных от Андрея, куча сообщений, но мне было не до этого, я открыла приложение подаренного мной браслета.

— Нет пульса! Мира! У него больше часа уже не бьется сердце!

«Столько без работы сердца не живут» — была последняя мысль, прежде чем я отключилась.

Мой телефон разрядился еще до посадки в самолет, потому что я без конца всем пыталась дозвониться, но у большинства телефоны были отключены, а остальные просто не брали трубки. Ответил только Мирон, но оказалось, он не в Москве и новость об аварии узнал от меня.

Мира полетела со мной, наверное, чтобы отвлекать меня разговорами, но я не хотела говорить. Воткнув наушники в уши и глядя на облака под крылом самолета, я снова непрерывно лила слезы.

Каждый трек в моем плейлисте — это моменты с участием Андрея. За этот недолгий перелет я вспомнила каждое мгновение. Начиная от того, как впервые увидела его в дверях дома, когда он, весело позвав моего брата, улыбался, как умеет только он. Закрыв глаза, я вспоминала, как Андрей забирался на перила балкона второго этажа и, гордо выпячивая грудь, кричал в рупор, заводя толпу. Ему тогда, наверное, было меньше чем мне сейчас, но он уже был центром притяжения и тем, без кого вечеринка превратилась бы в обычную пьянку.

Треки в плеере менялись и звуки музыки напоминали мне о наших с ним объятьях в танце, и у нас нет какой-то одной особенной песни, под которую мы танцевали бы постоянно, теперь казалось, что все наше время вместе — это сплошной праздник, наполненный музыкой и движениями тел, прикосновений, ласк…

Мои глаза сейчас закрыты, и я вижу, как он смотрит на меня с легкой улыбкой, его губы приоткрываются, искрящийся взгляд и движение ресниц до мельчайшей подробности отпечатано в моей памяти.

«Моя Малявка», — звучит в голове его голос, провоцируя у меня спазм в груди, и я снова не могу вздохнуть нормально, пытаясь сдержать душераздирающие крики, рвущиеся наружу.

Я не могу поверить! Ни на секунду не разрешаю представить себе, что его больше нет. Я не знаю, как жить в мире, где нет Андрея Аристова.

Дорога, перелет, опять дорога. Все это как в тумане, где каждая минута — вечность. Около клиники охраны больше, чем на концертах звезд, и не только из нашего агентства, но и армия Браунов тут в большом количестве. Все они сдерживают у входа репортеров и прочих любопытных.

Я не слушала, что кричат девушки, требуя их пропустить, мне было все равно, кем они себя считают по отношению к Андрею. И не видела, что Миру не пустили вслед за мной, бежала по ступенькам ко входу.

И снова все плывет перед глазами: белые халаты, заплаканные лица — все мелькает, размывается, все что-то говорят, но я ищу в этом переполненном людьми холле своих родителей.

— Мам? — все, что я смогла выдавить из себя, и снова полные глаза слез.

— Все будет хорошо! — твердо говорит мне мама, не давая впасть в истерику.

— Он в реанимации? — почти шепотом спросила я, несмотря на гул вокруг.

Мама покачала головой, потянула меня за руку на диван, усаживая рядом с собой.

— Еще в операционной, — на выдохе сообщила мне мама, и я почувствовала запах ее вентолина. — И… дедушка… Владимир Александрович тоже тут… с сердцем плохо стало.

Мама рассказывала, как дедушка Андрея шел здесь, по холлу, и вдруг рухнул как подкошенный, возможно, я не услышала подробностей, потому что во мне все разрывалось от боли, от чувства вины. Боже, что я натворила!

— Это я во всем виновата! Я его прогнала… он приехал… звал с собой, сказал, что любит… а я прогнала! — не в силах больше переваривать это в себе, я каялась, не зная, слышат ли меня Аристовы, знают ли, из-за кого у них случилась беда с сыном, повлекшая за собой и приступ у дедушки.

Конечно, я не хотела и не думала, что такое может случиться, но я винила только себя. За все. За каждое сказанное слово, за каждый идиотский поступок, за каждый раз, когда не отвечала на его звонки, и больше всего — что отключила телефон в тот вечер, когда мне пытался дозвониться.