Книга с местом для свиданий - Горан Петрович

— Нет, мне правда не нужно.

— Хорошо, а почему бы тебе не приехать домой на День республики? Тетя Роска все время про тебя расспрашивает, сегодня утром сказала, что видела тебя во сне, будто ты идешь через лес к какому-то желтому красивому дому, она хотела пойти за тобой, а тут начался дождь, забарабанило по крыше, и она проснулась. Может, приедешь завтра?

— Нет, не могу, мне нужно много прочитать для госэкзамена, приеду на следующей неделе. Чем вы занимаетесь?

— Да так, каждый своим делом. Отец читает твой журнал, «Наши достопримечательности». Просит тебя поздравить, пока ни одной ошибки не нашел. А я варила варенье из айвы. Из тертой. Такое, как ты любишь. Так обещаешь приехать? Или послать тебе банки с автобусом?..

— Точно приеду, в следующую субботу.

— Хорошо сынок, ждем тебя. И не срами меня на весь Белград, меняй носовой платок каждый день. И запомни, будешь заваривать чай, щепотку захватывай тремя пальцами. И ни в коем случае не клади сахар, от него уменьшается целебное действие чая. Береги себя...

— Не волнуйся. Скоро увидимся. И вы тоже берегите себя.

Как бы дико ни звучали слова профессора, Адам решил немедленно их проверить. Он натянул куртку и вышел на улицу, как всегда ненадолго задержавшись перед закусочной «Наше море». Через стекло можно было увидеть официанта в рубашке с короткими рукавами, который разносил кофе и рюмки с полынной настойкой. Как-нибудь надо зайти туда, решил он. Все-таки интересно, о чем они разговаривают, открывая рты как рыбообразные существа. А потом он пошел вверх по улице, намереваясь найти дом номер 9 по улице Пальмотича.

Однако на углу Балканской и улицы Народного фронта Адам передумал. Неподалеку, как сказал ему Тиосавлевич, жил Покимица, и он решил сначала удостовериться, действительно ли это так. Да, внизу в подъезде на одном из почтовых ящиков значилось знакомое имя. До двери квартиры он решил не подниматься, не успев выдумать предлог для визита. И так бы и пришлось ему продолжить свою дорогу, если бы в этот момент из двери на первом этаже не вышла дворничиха, женщина с проницательным взглядом и редкими распущенными по плечам волосами, которая безо всяких вопросов со стороны Адама вывалила на него целый ворох сведений — где сейчас находится каждый из жильцов, когда они возвращаются, как ее приветствуют, кто сколько расходует воды, кто балуется выпивкой, у кого какие привычки...

— Сретен Покимица в течение недели отсутствует, как он говорит, по работе. Семьи не имеет. Дома бывает только по выходным, отдыхает. Но если хотите знать мое мнение, на самом деле он бывает дома через день, я слышу, как он там шуршит, ходит по комнатам, иногда даже вижу, как он выглядывает из-за занавески... Может, это совесть не дает ему появляться на людях, знаете, в свое время он... — вот что вычленил Адам из ее болтовни.

Выйдя на Теразие, он остановился передохнуть. От слабости у него по-прежнему кружилась голова, вся центральная площадь словно покачивалась то в одну, то в другую сторону, в зависимости от того, сколько в каком конце ее было пешеходов и машин, а здания «Албании», отеля «Москва» и Игуменовой палаты казались гирями на чаше весов, которые десятилетиями кто-то безрезультатно добавлял, пытаясь добиться равновесия. Как же это возможно, взвесить столькие судьбы, подумал он. Если только речь не идет о тысячах разновидностей одной и той же судьбы, промелькнуло у него в голове, и, взволнованный таким ответом, он почти бегом пустился от Теразие в сторону Скупщины. Потом пересек парк и оказался в начале тихой улицы Палмотича.

Пять. Семь. Девять. Фасад с множеством выступающих карнизов. Холл с мраморным полом и звонким эхом от подбитых железными подковками каблуков, с разбегающимися жилками трещин, и пятнами тишины под более новыми, резиновыми подошвами. Мастерски выполненное кружево лепнины, обезображенное кое-где небрежно замаскированными шрамами от позднейших вмешательств, связанных с заменой труб и проводки. Лифт с табличкой «Не работает». Пришлось подняться пешком.

Он долго стучал в дверь рядом с латунной табличкой, на которой было мелко выгравировано имя Наталии Димитриевич. Наконец приблизились шаги, кто-то посмотрел в глазок, повернул ключ в замке, открыл дверь, насколько позволяла цепочка, и в образовавшемся промежутке он увидел лицо Елены.

— Я шел мимо, вот, подумал, зайду... Как поживает пожилая дама, как вы... — проговорил Адам.

— А как вы узнали, где мы живем? — недоверчиво спросила девушка.

— Мне сказал профессор Тиосавлевич. Простите, если я некстати, если я слишком... — молодого человека смущала сдержанность ее голоса, однако сомнений не было — она его узнала, хотя, казалось, была напугана его появлением.

— Профессор? — повторила Елена, глядя ему прямо в глаза. — Профессора больше нет в живых...

— Нет в живых? Вы шутите, не прошло и двух часов, как мы с ним вместе читали в павильоне, он показывал мне свои находки... — неуверенно усмехнулся Адам, чувствуя, как по спине поползли мурашки озноба.

— Профессор Тиосавлевич не просто умер, он убит. Наталия Димитриевич очень взволнована, она не может вас принять... — девушка собиралась закрыть дверь.

— Убит?! Господи, кто же мог это сделать?! — У Адама Лозанича от неожиданности не нашлось более подходящих слов.

— Убит. А теперь извините меня, мы вернулись домой за шляпой с траурной лентой, профессор был учеником госпожи Наталии, и она... — Закрытая дверь придавила остальные слова.

Выйдя из дома и пройдя несколько шагов вверх по улице, молодой человек, сам не зная почему, оглянулся. Появившийся с другого конца улицы Пальмотича, в подъезд госпожи Димитриевич заходил его квартировладелец, полузакрытый большим зонтом. Молодой человек готов был поклясться, что Мойсилович распространил свою деятельность и на дом старой дамы, хотя верность такого предположения нельзя было подтвердить ничем, кроме безобразных следов от недавно проложенных труб и проводов.

Остаток дня прошел как в кошмаре. Вернувшись домой, он схватил переплетенную в сафьян книгу и направился прямо в павильон. Строение со стеклянными стенами было пусто, в нем стоял запах влажной жары и трубочного табака с ароматом ванили. Нигде не было недавно виденных Адамом странных предметов, подтверждавших выводы многолетних изысканий профессора, кровать была застелена, никаких следов от коробок и коробочек с находками, пачек исписанной бумаги, геодезических инструментов, залатанного сачка для насекомых, археологических кисточек и шпателей, порфировых осколков женского бюста, нигде не было карты местности, линейки и лупы. Большой стол из грубых досок был пуст, единственным подтверждением того, что здесь что-то произошло, могли служить три-четыре засохшие капли потемневшей крови.

Ужаснувшись, он отбросил книгу. Дрожащей рукой, с трудом набрав правильный номер телефона коммутатора Национальной библиотеки, попросил соединить его с Кусмуком и сбивчиво изложил ему свою просьбу: как можно скорее, любыми способами, да, как угодно, найти Тиосавлевича, да, Ти-о-сав-ле-вич, имя он вспомнить не мог, хотя был уверен, что где-то его слышал, а скорее всего, видел.