Опасность на каждом шагу - Майкл Ледвидж

Сейчас он свистнул, как надо. Видимо, умение драться дубинкой — это как умение кататься на велосипеде, потому что коленная чашечка Малыша Джонни разлетелась с первого удара.

Тут же пришлось срочно отбежать назад — здоровяк взвыл и удивительно быстро запрыгал за мной на одной ноге, яростно выкатив глаза и брызгая слюной из перекошенного рта.

Я замахнулся еще раз, целясь в челюсть. Он пригнулся, но опоздал — дубинка врезалась прямо в висок. Джонни рухнул на пол вслед за обломком дерева.

Заключенные разразились злобными торжествующими воплями, когда я подошел к бесчувственному, истекавшему кровью надзирателю. Их голоса слились в мантру жестокости. Я вернулся к Джеку, который уже посинел в хватке огромных лап, державших его за горло.

Я поднял вторую дубинку. Приготовился.

— Мочи! Мочи! Мочи! Мочи! — в унисон кричали заключенные.

Должен признать, предложение было заманчиво. Я с оттяжкой размахнулся.

Но попало не Джеку.

Я перешиб татуированную руку, выжимавшую из него последние капли жизни. Парень взревел и отпустил тюремщика, рухнувшего на пол без сознания.

— Не благодари, брат, — обиженно сказал громила, лелея отбитую руку.

— Извиняй, Чарли, — ответил я, оттаскивая Джека к запертой двери спортзала под непрекращающимся дождем из нечистот. — Мертвый он суду не нужен.

Хотя… я могу дать ему хорошего пинка по зубам. За все, что было, Джекки. Ведь мы же такие кореша.

И тогда я двинул ему по зубам ботинком — всего один раз! — и тюрьма взорвалась победным ревом.

Конечно, все оказалось не так просто.

Настоящих старших надзирателей, Роудса и Уильямса, нашли в одной из камер блока «А» в наручниках.

Оказывается, Джек и Малыш Джонни — настоящие имена Рокко Милтон и Кенни Робард — были смотрителями смены и поэтому заранее знали о нашем прибытии. Они убедили начальника тюрьмы в своей непричастности к захвату собора, хотя у них тоже были больничные. Потом они устроили засаду на двух старших надзирателей (совершенно невиновных, кстати) и запихнули их в камеру, чтобы вызвать подозрения, заманить нас в блок и разыграть свое представление. По словам начальника тюрьмы, у Милтона и Робарда были связи среди заключенных, поэтому кто знает, что они планировали устроить, — возможно, бунт, захват заложников, массовый побег из тюрьмы.

Я зачитал Рокко «Джеку» Милтону его права на парковке «Синг-Синга». Ради устава и личного удовольствия я разыграл этот маленький спектакль на глазах у Стива Рено и его подчиненных, прежде чем открыть заднюю дверь машины и затолкать туда Джека.

Рено уехал в фургоне, забитом остальными подозреваемыми. Кенни «Малыш Джонни» Робард укатил в больницу с проломленным черепом. Я надеялся, что «скорая» задержится в пути.

Я немного постоял, размышляя над тем, что делать дальше, потом покопался в багажнике, достал оттуда одну вещицу и сел за руль.

Смешно, но многие преступники обожают рассказывать о том, что они натворили. И чем больше у них самомнения, тем красочнее они описывают грязные подробности преступления. По-моему, у Джека самомнения было более чем достаточно.

Полпути до Манхэттена я молчал, дав ему накопить раздражение. Единственное, что я спросил, — это удобно ли ему и не подкрутить ли кондиционер. В конце концов Джек сам заговорил:

— Ты знаешь, что летом девяносто пятого в Райкерсе захватили в заложники четверых охранников? Ты слышал об этом, Беннетт?

Я глянул на него сквозь разделявшую нас решетку:

— Правда?

— В живых остались только двое.

— Ты и Малыш Джонни?

— Откупились, как водится, Майк, — ответил Джек. — Представляешь, каково это — пройти отборочный тур в самую задницу? Достаточно сказать, что всем, а особенно мэру, было насрать на горстку тюремных надзирателей.

— Вот почему вы убили его? Резали ножом? Тушили об него сигареты?

Джек в раздумье поскреб подбородок.

— Между нами, — сказал он.

— А как же, — улыбнулся я.

— Можешь мне верить, — продолжил он. — Звери, которые нас поймали, вырезали одному из моих приятелей глаза ножом для масла и тушили о наши руки сигареты. А его честь решил, что он выше переговоров с заключенными по такому пустяковому делу. Видимо, некоторые люди все-таки равнее остальных. Смешно, знаешь. Мэр не удостоил чести и похороны того приятеля. Наверное, надо быть пожарным или легавым, чтобы тебя заметили.

Я неопределенно кивнул. Я хотел, чтобы Джек продолжал болтать, тем более это дело он любит.

— Когда мою заявку о нетрудоспособности вследствие посттравматического стресса отклонили третий раз, я решил — к черту, с меня хватит. Я хотел провернуть что-нибудь масштабное или сдохнуть в процессе. Идея насчет собора Святого Патрика появилась, когда я подрабатывал охранником на похоронах предыдущего кардинала. Я раньше думал, там через охрану фиг проскочишь, легендарные агенты секретной службы и все такое, но на поверку оказалось, что все это видимость. Как и остальные болваны из службы безопасности, они оказались мягкотелыми салагами.

— А что насчет остальных сообщников, твоих коллег? — спросил я. — Как ты убедил их пойти на такое?

— Убедил? — переспросил Джек. — Не знаю, как там у вас, доблестных стражей порядка, но у нас работа высасывает всю жизнь. Мы тоже сидим в брюхе у чудовища, только никто из нас ничего не нарушал. Прибавь к этому хреновую зарплату, статистику разводов и самоубийств, улетевшую в стратосферу, постоянные тычки от начальства и получишь рецепт бесконечной депрессии. Тебе в лицо когда-нибудь швыряли дерьмо? Не очень сказывается на общем самочувствии.

— Душещипательная история, — ответил я. — Но убить первую леди, мэра, священника и Джона Руни только из-за того, что у вас на работе много стресса? Судья вряд ли такое проглотит.

Но Джек, кажется, меня не слушал. Он остановившимся взглядом смотрел в окно. Голые деревья в заходящем солнце бросали штрих-коды теней на изгибы дороги.

— Мы сделали это друг для друга, — тихо сказал он. — Давай, посади нас обратно за решетку. Это не важно. Я уже провел там последние пятнадцать лет. Надзиратели тоже мотают пожизненный, только восьмичасовыми сменами.

— Если пожизненное заключение — все, что тебя волнует, то у меня есть хорошие новости, — сказал я убийце полицейского и выключил диктофон, лежавший у меня в кармане куртки. — Я сделаю все возможное, чтобы тебя приговорили к смертной казни.

В восемь часов, когда уже стемнело, я притормозил у обочины недалеко от маленького домика на Делафилд-авеню в роскошном квартале Ривердейл в Бронксе. Всего в нескольких кварталах отсюда находился Манхэттенский колледж, где меня научили искать смысл, анализировать факты и вообще быть хорошим человеком.