Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

не обзавелась – кому бы оно здесь было нужно? Пленные тати, обречённые казни, сидели в обычном порубе, забранном вместо крышки толстой деревянной решёткой. Добрый человек не провалится, узнику не допрыгнуть. Снизу слышались глухие голоса, всхлипы. На колоде сруба сидел местнич. Держал поперёк коленей старинный бодец: копьё с ножами и древком вполратовья.

Светел поклонился сидельщику:

– Дозволишь, страж неотходный, одним глазком вязней увидеть?

– Отчего ж не дозволить! – Изворец даже подвинулся, хотя его шуба погляду ничуть не мешала. – Всяк зри, куда неправда злая приводит.

Светел встал над решёткой. Некоторое время рассматривал три бледных пятна, запрокинутые навстречу. Наконец сказал:

– Ну, здравствуй, что ли, Марнава.

– О-о. Никак витязь царский! – прогудело из ямы. – Ялмак, значит, тебе только гусли сломал?

– И так можно сказать, – кивнул Светел.

Второй обитатель ямы тоже казался смутно знакомым. Тяжёлый снег… распахнутый ужасом рот на плоской тестяной роже… запропавшая латная рукавица… Имя не являлось на ум.

Третьего, встрепенувшегося на речи о гуслях, Светел точно никогда не встречал.

– Кто с тобой тут, Марнава?

– Этот вот… – разбойник могутным плечом толкнул плосколицего, – Онтыка из наших. А тот, он забеглый. Гусляр-скитун, в кружалах перепутных нам, повольникам, пел.

«Онтыка. Ясно. Скитун?..»

Марнава продолжал, радый случаю поболтать языком:

– Мы с Онтыкой, может, последние от шаечки задержались. Были ещё, кто с поля убёг, ан добрали в лесу кощеи, не помиловали… Мы вот дважды спаслись, на третий сплошали. К бабе в Линовище погреться зашли. – Он покаянно вздохнул. – Слышишь, витязь! Ни одной бабе не верь, дольше проживёшь!

– Баба, не будь дура, их опоила, – с удовольствием пояснил сторож. – Сама котляров звать, те поездом проходили. Тайные воины их увели и нам подарили, ради святой тризны казнение сотворить.

– У мораничей, ясно, подольше бы протянули, да больно хлопотно с ними, – хмыкнул словоохотливый Марнава. – Они таких, как мы, слыхано, в лес выпускают и след гонят. Потом для великого случая лучшим ученикам под нож отдают. Это ж сколько страдать! А мы, вона, заутром – кувырк, да и полетели! На лёгких крылышках к Телепенюшке с Кудашом, ко всем нашим. Верно, Онтыка?

Молодой повольник уткнулся носом в колени, заскулил.

– Он что? – Светел повернулся к сторожу. – Смерти страшится?

– Её всяк страшится…

– Так знал, поди, кистень бравши, куда тропинка ведёт?

– Нет, витязь, ему завтра не помирать, – хохотнул из ямы Марнава. – Ему завтра палачом быть.

Светел сглотнул. Промолчал.

– Кому ж из добрых людей охота поганиться? – подтвердил местнич. – Разбойников, коли свяжут, всегда другой разбойник казнит. За прощение.

«Я дурак. С Высшим Кругом желаю речи вести, а ничего-то не знаю…»

– Совьёт нам завтра по петельке, и вольному воля, – глумился Марнава.

Светел кое-как смог спросить:

– Вызвался, что ли?

– Ну сам суди, витязь, – вздохнул пленный главарь. – Вашего брата ведь тоже по вожакам славят. Кудаш-батюшка голову сложил, пятерых мораничей посрамив. К Телепенюшке, брату моему, котляры, кроме стрел, приступа не нашли. Я им наследник. И что мне? Палачом поганым заделаться?

По мнению Светела, бой против мораничей искупал немало грехов. Но… моталась снежная пелена, открывая и пряча детскую люльку. Опрокинутую, пустую. Люди всё видят, всё знают. В распадке, где застигли несчастного переселенца Таруту, сбереглось довольно следов. Зверьё выгрызло плоть, слизало кровавые отпечатки, но следопытов не проведёшь. «Был ты там, Марнава? Ведь был?..»

– На мостике не споткнись, – хрипло выговорил Светел. – Меня как хочешь, а воеводу лихом поминать не моги.

И двинулся было прочь от решётки.

– Погоди, витязь! Постой!

Не Онтыка закричал, не Марнава – тот, третий. Скитун.

Светел вернулся, скрипнув зубами. Оборванец тянул руку из ямы, смотрел с мольбой.

– Купи вагуду, витязь!

– Что?

– Вагуду купи! За медячок от ратных наград…

«А ты про Тарутину погромку небось хвальную песню слагал?»

– Медячок тебе! Много ли успеешь купить?

– А я вот ему отдам. Палачу, – заторопился скитун. Глаза невменяемо разгорелись. – Палач, когда заплатишь, споро всё делает… быстро душеньку выпускает… а если кто поскупится…

Его затрясло.

– Да не умею я!.. – взвыл Онтыка.

«Зря вернулся!»

Скитун суетливыми руками откинул лохмотья, что-то вынул, воздел.

Гудок – не гудок, гусли – не гусли…

Светел спросил:

– За что на смерть взяли, игрец?

– За паскудство, – сказал сторож.

– За правду! – надсадно крикнул скитун. – За песни отважные! За смех дерзкий!

«Да так, что люди разгибали спины и темнота шарахалась в углы…»

Легко было гордые слова красным складом плести, когда перед глазами Сквара стоял. А тут ямина под ногами, и поди знай, кто оттуда кричит. Кто уже завтра совсем ничего не споёт, не крикнет, не скажет…

Светел кивнул:

– Куплю, пожалуй.

Сторож поднял решётку.

– Мораничи баяли, он про сероглазых царевичей пел.

– Про кого?

– Да срам помыслить. Будто бы, по распутству цариц, от сорного семени рождались в старые времена.

Светел размотал опояску, спустил концом вниз:

– Цепляй.

– Обманешь ведь, – заколебался скитун.

– Велика потеря! – развеселился Марнава.

В его глазах что-то мелькнуло… Схватить, рвануть крепкий пояс? Устоит витязь – попробовать выскочить. Качнётся, вниз спрыгнет – ну что ж, бойцом помереть. Всё не удавленником.

Смерились взглядами. Марнава остался сидеть.

Скитун зацепил шпенёчек за махры пояска. Подвесил гнутый лучок. Вагуда пошла вверх, насовсем улетая от него в облака. Марнава зло рассмеялся:

– Что ж витязю милостивому не спел напоследок? Как нам пел? Смотри, без платы уйдёт!

Скитун не слушал. Вскочив, тянул пятерни за обещанным грошиком. Марнава взялся горланить сам:

– Белы плечи из рубашки оголяются, белы стёгнышки румяные являются… Слыхал, дикомыт? Сероглазые царевичи! Твоим отцам прямая хвала!

Светел выудил из кошеля два сребреника с потёртыми ликами предков. Бросил в подставленные ладони.

– Мне давай, – проснулся Онтыка. – Всё едино завтра возьму!

– Не дам!

– Попомнишь, как петля промешкает задавить…

– Я тебя, палачонка! – рыкнул Марнава.

– Не дам!.. – сорвал голос скитун.

Светел пошёл прочь. В яме началась драка. Люди, чья жизнь измерялась навечерием и тьмой до рассвета, в кровь бились из-за монеток.

«А я? – толкнуло Светела. – Я что делал бы, если бы вдруг последняя ночь?»

Вспомнился костёр в тени Сечи. Взгляд Ильгры сквозь пламя. Ярость, и нежность, и утверждение жизни…

Вагуда лежала в руке чужая, непонятная. Никакой радостью не веяло от неё.

Разбойников казнили на другой день поутру.

Вся Извора вывалила в поле, искони отведённое для гуляний. Примчались дети. Оставили хлопоты бабы. Выползли древние старики. Всем хотелось увидеть, как простирает руку закон.

– Далёко царь, а не без Правды живём.

– Строга расправа моранская. Не откупишься!

– Любишь смородину, люби и оскомину…

– Деда, что за смородина?

Светел вышел в сапожках, хранимых для Шегардая. В тёмно-синем плаще, расшитом серебряной канителью. Как унаследовал от Крыла вместе с гуслями и мечами, так и надевал, может, раз или два. Зажиточные мужи косились, завидовали. Ни у кого здесь не было такого плаща. А под плащом – новенького суконника, чёрного с голубым, взятого в животах боярина Оскремёта. Светел стоял с непокрытой головой, распустив косы, как перед боем. Дивись тот, кто смерти близко не видел!

– Многие от зла отступают страха ради моранского.

– А головники в ночи озираются: ну как по следу Ворон летит?

– Тень во тьме, перст Владычицы беспощадный.

– Ни следа, ни вида, и не поймёшь,