Невернесс - Дэвид Зинделл

волосами. Она слишком много улыбалась, и мне не понравилось, что она сразу подружилась с моей матерью. Их объятия, пожимания рук и перешептывания казались мне подозрительными. Очень уж скоро мать преобразилась в деваки.

— Моя жена счастлива, что встретила свою сестру, — сказал Юрий, — и кто ее за это упрекнет? — Сам он, глядя на тусклое желтое пламя горючего камня, отнюдь не казался счастливым. Моя мать не пришлась ему по душе. — Расскажи нам о вашем путешествии, — сказал он Соли, — расскажи о Пеласалии, Благословенных Островах.

Когда Соли стал излагать заранее подготовленную легенду о нашем «необычайном» путешествии, вокруг нас собралось много деваки. Те, кому негде было сесть, стояли, вытянув шеи, и прислушивались, стараясь запомнить достопамятный рассказ Соли. Он закончил под удивленные ахи и скорбные возгласы. Висент, младший и чрезвычайно косматый брат Юрия, сказал:

— Это великая повесть — печальная, но великая. Мы будем молиться за духи наших родичей — матерей, отцов и детей, погибших в замерзшем море.

Соли сказал им, что Сенве не нашел Благословенных Островов, а нашел лишь голую ледяную пустыню, где жизнь была тяжкой и полной лишений. Наши предки, по его словам, не достигли благосостояния, и потомство их было немногочисленным. После смерти своего отца Маули Соли якобы решил вернуть тех, кто остался в живых, на родину предков. «Но жена Мэллори Хелена и трое моих внуков подхватили горячку и умерли в пути. Жена же Бардо умерла в родах еще до отъезда».

Я почесал нос, смущенный столь беспардонным враньем. К моему удивлению (и удовлетворению, надо сказать), деваки, судя по всему, верили каждому слову.

— За детей мы будем молиться особо, — сказал Юрий. — Когда вы приехали без детей, я побоялся спросить у вас, что с ними случилось.

Соли с деланой скорбью потер виски и сказал:

— Благословенные Острова — всего лишь мечта. На юге нет ничего, кроме голых скал и льдов — вечных льдов. — Он сказал это, как было условлено заранее, чтобы никто из деваки не вздумал отправиться на юг и не погиб в погоне за мечтой.

Но Лиам с яркими голубыми глазами смельчака и мечтателя сказал:

— Вам надо было идти дальше на юг, а не возвращаться на Квейткель. Льды не могут тянуться вечно — на краю их лежат Благословенные Острова. Воздух там теплый, а с неба падает не снег, а вода.

— На юге нет ничего, кроме льда и смерти, — ответил Соли.

Лиам посмотрел на Катарину, откинувшую капюшон своей парки, и пробормотал:

— Пожалуй, это к лучшему, что вы вернулись на север.

Мне не нравился этот задиристый молодой человек и не нравилось, как он смотрел на Катарину, которая, поднеся миску к губам, дула на горячую похлебку. Даже по стандартам цивилизованного общества он был чересчур красив для мужчины со своим прямым носом и длинными ресницами. Волосы его и роскошная борода были золотистого цвета — масть, которая у человека всегда казалась мне неуместной. Его улыбку все находили обаятельной — я же, глядя, как он улыбается Катарине, мог думать лишь о том, что зубы у него слишком ровные, а губы слишком красные, полные и чувственные.

— На юге нет ничего, кроме льда и смерти, — в кои-то веки согласившись с Соли, подтвердил я. — Только глупец стал бы искать свою смерть во льдах.

— То, что для слабого сумасбродство, для сильного доблесть — так говорят у нас.

— Когда ты проедешь тысячу миль по льду и будешь вынужден убить вожака своей упряжки, тогда и поговорим о доблести.

Лиам, посмотрев на меня, смекнул, наверное, что лестью добьется большего, чем оскорблениями.

— Конечно же, только сила и храбрость позволили Сенвелине перебраться через замерзшее море, пережив бури и холодное Дыхание Змея. Мой брат Мэллори очень храбр, а моя сестра еще и красива. Это хорошо, что вы вернулись домой и такой красивой женщине не придется выходить замуж за Бардо, своего храброго двоюродного брата.

Мне неприятно было видеть, как улыбнулась ему Катарина после этих слов. Улыбка была дерзкая, интимная, с немалой долей любопытства. Необходимость выдавать себя за ее брата угнетала меня. Мне хотелось взять Лиама за шиворот, встряхнуть его и сказать, что это я довожусь Катарине кузеном, а не Бардо. А также сообщить ему и всем остальным, что, как только мы вернемся в Город, Катарина уж непременно выйдет за своего двоюродного брата — настоящего. Но я молчал, стиснув челюсти.

Юрий прошел в переднюю часть пещеры и снял с вертела над огнем несколько бечевок с нанизанным на них мясом. Он нес их на руке, не обращая внимания на текущий из обугленных кусочков сок. Одну из бечевок он вручил Соли, другую оставил себе, третью дал своему брату.

— Мы видели, как вы ехали с юга, — сказал Юрий. — Это был плохой год: шегшей и шелкобрюх ушли на Внешние Острова, а тува болен ротовой гнилью, и его стало так мало, что мы не можем на него охотиться. — Он поднес к носу обугленное мясо и понюхал его. — Остается Нунки, тюлень, но и его стало мало, потому что и рыбы убавилось. Нунки не хочет выходить на наши копья. Это тюленье мясо — последнее у нас. Лиам собирался съесть его на завтрак, и кто бы его за это упрекнул? Но мы увидели, как вы едете с юга, и решили, что если вы люди, а не духи, как подумал про вас Висент, то вам захочется поесть мяса.

Сказав это, он запрокинул голову, опустил в рот веревку и отгрыз часть ее своими крепкими белыми зубами. Мясо, к моему ужасу, под черной коркой было сырое. Юрий кусал, жевал, глотал, снова кусал, и кровь стекала у него по губам. Прожевав, он производил всасывающий мокрый звук, а жевал с открытым ртом, смачно перемалывая жесткое мясо.

Соли наблюдал, как он ест, и следовал его примеру, пожирая свое мясо, как дикий зверь. Юрий поел еще немного и передал то, что осталось, старшему сыну Лиаму. Соли, невозмутимо работая челюстями, тоже передал мне отвратительную, объеденную им связку мяса. Но я не мог к ней притронуться. Я, с таким пылом замышлявший этот романтический поход за тайной жизни, мучился тошнотой и цепенел при виде частицы этой самой жизни, болтающейся в сальных пальцах Соли.

Лиам, вгрызаясь в свое мясо, смотрел на меня. Юрий тоже обратил ко мне свой глаз, недоумевая, почему я не ем.

— Мясо хорошее, жирное, — сказал он, подмигнув мне, и облизнул усы. — Я не люблю убивать Нунки, но люблю его мясо.

Соли смотрел