Жизнь в древнем Риме. Повседневная жизнь, тайны и курьезы - Альберто Анджела

вы ищете произведение какого-то великого римского автора, от Цицерона до Вергилия и Марциала, то вам сюда.

Многие лавки снаружи имеют вывески, часто стены по обеим сторонам от входа в заведение тоже испещрены надписями. Как правило, владельцами лавок являются отпущенники, и называют их по именам этих бывших рабов.

Мы проходим мимо лавок Атректа и Секунда – эти заведения весьма скромные. Чуть дальше находятся лавки братьев Сосиев и Дора… А вот и лавка с весьма богатым ассортиментом: она принадлежит отпущеннику Атрекцию. Помещение внутри просторное, расставленные вдоль стен шкафы битком набиты литературными произведениями. Одни в форме свитков из папируса (volumina), для сохранности они помещены в продолговатые кожаные футляры с крышкой (capsae). Другие – в форме небольших книжечек с пергаменными страницами. И конечно же, непременные деревянные таблички: каждая страница – это восковая «формочка», на поверхности которой написан или, вернее, выдавлен при помощи бронзового стиля текст (как правило, в таком виде предлагаются недлинные произведения, например поэмы).

Давайте войдем и приблизимся к одному из шкафов. Аккуратно достанем книгу и полистаем ее: однако стоит ее раскрыть, как страницы вдруг «разворачиваются», ниспадая лентой до самой земли. Дело в том, что многие тексты сделаны «гармошкой», то есть страницы не собраны в переплет, а представляют собой сложенную во много раз длинную полосу льняного полотна, напоминая открытки-раскладушки, что продаются у нас в сувенирных магазинах.

Но вот мы ловим на себе строгий взгляд продавца, стоящего у другого стеллажа. Спеша вернуть книгу на место, мы успеваем заметить, в каком направлении следует читать такие тексты: справа налево, в противоположность тому, как устроены наши книги. Двойная красная черта разделяет столбцы текста. Новый сгиб – новая страница…

Мы выходим из лавки. По пути нам встречаются люди, выходящие из других книжных магазинов со свитками или небольшими томиками в руках. Один магазин поражает нас своими масштабами – в траяновском Риме это эквивалент наших «домов книги». Это лавка Трифона, реклама на стенах извещает о продаже сочинений различных авторов. У входа ждут носилки, два солдата коротают время за разговором – верная примета, что в магазин пожаловал важный посетитель. Заглянем внутрь. Между рядами книжных полок мы видим и «типографию» Трифона. До Гутенберга с его подвижными литерами еще очень далеко. Здесь все «печатается» вручную: целая бригада рабов-писцов записывает текст под диктовку, создавая одновременно по многу копий. Их склоненные головы вызывают образ средневековых монахов-переписчиков…

Ты, что мы видим, – это завершающий этап создания книги. Вначале авторы пишут их у себя дома, потом отдают читать знакомым и друзьям для выявления ошибок и неточностей, а также чтобы оценить влияние высказываемых в тексте идей. Плиний Младший шел еще дальше: он рассаживал вокруг себя группу слушателей и зачитывал им вслух свои сочинения. По его словам, именно в эти моменты он и вносил в текст наиболее существенную правку. Наконец, текст передается в «живую типографию». Работа идет день за днем, при свете масляных ламп: результат – поистине ручная работа, а не серийное производство… Напиши мы книгу во времена Траяна, ей бы тоже довелось пройти сей длинный путь…

Несложно догадаться, что сроки публикации в Древнем Риме очень долгие, но у заведующих книжными лавками отпущенников нюх не хуже, чем у современных издателей. Если они чувствуют в том или ином сочинении потенциальный бестселлер, то приостанавливают остальные «производственные линии», бросая на него всех своих рабов-переписчиков…

Погруженные в эти размышления, мы тем временем замечаем в глубине лавки человека, приподнявшего рукой занавеску, что отделяет магазин от подсобного помещения. Это высокий бородатый мужчина с гладким черепом и резкими чертами лица. Он-то и есть Трифон, хозяин книжной лавки-мастерской. Придерживая занавеску, он пропускает вперед своего собеседника. Судя по тем немногим словам, что нам удается расслышать, они обсуждают сроки издания одного текста, который уже сдан переписчикам «в работу». Очевидно, медлящий с уходом посетитель и есть сам автор. Мы догадываемся, что он обеспокоен: сочинение состоит из многих частей, но он не желает, чтобы срок публикации растягивался до бесконечности. Трифон старается успокоить его, но делает он это крайне почтительно, с благоговением. Видимо, это важная персона, раз к тому же его ждут у входа носилки и охрана. Кто бы это мог быть?

Подойдем поближе к одному из переписчиков, вон к тому египтянину. Четким каллиграфическим почерком он выводит при свете масляной лампы слово за словом. Тень от его кисти и пальцев, кажется, танцует, выписывая пируэты. Перед ним на подставке рукописная страница оригинала, с которой он обращается крайне бережно. Сбоку на столе лежит переплетная крышка из двух скрепленных между собой дощечек, в которую для сохранности помещаются листы авторской рукописи.

Попробуем, вытянув шею, прочесть, что написано на титульном листе. «От кончины Божественного Августа». Да это же «Анналы» Тацита! Значит, тот человек с седыми курчавыми волосами, с пронзительно-острым взглядом зеленых глаз, что сейчас выходит из магазина, – он и есть великий историк! А ведь и в самом деле, он не только живет в изучаемое нами время, но, если подумать, как раз через несколько месяцев, в 116 году, выйдет его великий труд, знаменитые «Анналы». Это последний этап его долгого «путешествия» по истории, в котором он обличает пороки и упадок империи.

Итак, издание его труда происходит на наших глазах, и если присмотреться, то мы заметим, что раб переписывает текст десятой книги. Одной из тех, что до нас не дошли… Кто знает, о чем в ней говорится. Пораженные увиденным, мы застываем в оцепенении. Тацит поворачивает за угол, прощается с Трифоном и садится на носилки. Только теперь мы вспоминаем, что он был не только великим историком, но также адвокатом, квестором, претором, консулом и проконсулом… это объясняет наличие сопровождения. Носилки трогаются с места и удаляются, плавно покачиваясь над толпой…

В это самое мгновение всего в нескольких сотнях метров отсюда близится к концу драма человеческой жизни. Развязка наступит на глазах у тысяч людей, посреди Колизея.

12:30

Колизей, момент расплаты

Охрана крепко держит его за руки, словно боится, что он может сбежать. Но куда ему бежать? Он заперт за решеткой в нескольких метрах от арены Колизея. Снаружи десятки тысяч людей кричат, смеются, бьют в ладоши, в этот холодный темный коридор гул толпы доходит искаженным эхом. Он словно попал в огромную ловушку без шанса спастись. Лучше бы его убили одним ударом меча. Но этого никто не сделает: наоборот, ему предстоит умереть в жестоких муках, его съедят живьем! До сих