Петр Окаянный. Палач на троне - Андрей Буровский

Откровенно говоря, мне кажется странной это выяснение «кто виноват» — тот, кто создал утопическую идею, или тот, кто добровольно прыгнул в утопию.

Насколько мне известно, ни Пуффендорф, ни Лейбниц не навязывали Московии своих идей — ни силой оружия, ни силой банковских займов.

И тут я вынужден в третий раз напомнить — в самой Германии идеи Лейбница вовсе не были руководством к действию. То есть сам Лейбниц вызывал огромное уважение в обществе; это вообще одна из самых симпатичных и привлекательных черт немецкой культуры — последовательное уважение к ученым людям, почитание умников, высокий общественный статус профессуры. Но тут позиция была какой? Вот ты написал еще одну ученую книгу и в ней что-то интересное доказываешь? Молодец! Как приятно иметь дело с ученым и активным человеком! Мы охотно издадим эту книгу, обсудим ее и высоко оценим твои интеллект и талант. Мы посадим тебя на почетное место за обедом у герцога или короля, мы будем тебя дружно уважать, мы позволим прочитать еще один курс студентам и заплатим неплохие деньги. Но вот начать переделывать жизнь так, как это написано в твоей книжке? Гм… Лучше уж ты посиди еще в своем кабинете, почитай лекции и подумай — может, напишешь что-нибудь не менее интересное.

Германия вовсе не стремилась прыгнуть в утопию… по крайней мере, в XVII веке. Дело тут не в каком-то природном совершенстве немцев; настанет день, и Германия ухватится за утопию расовой теории — утопию еще более дикую и отвратительную, чем утопия «регулярного государства». Но тогда — время не пришло, потому что общества кидаются в утопии не из-за качества самих утопий, а в силу совершенно иных причин.

Ведь и «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы опубликован еще в 1623 году, но ни в его родной Италии, ни в других странах Европы никто и не подумал упразднять частную собственность и семью, строить «общество будущего». Все пожали плечами, и только.

Так же и Фурье в XIX веке писал всем королям, премьер-министрам и богатым людям в Европе, все рассказывал, как им необходимо отказаться от государства, частной собственности и семьи и начать жить общинами-фаланстерами. Но, насколько мне известно, ни от одного из своих адресатов он не получил ответа — никого не интересовали бредни полусумасшедшего болтуна.

Общество востребует утопии и пытается перестраивать по ним жизнь только в одном случае: если быстрое развитие угрожает такими же быстрыми, необратимыми изменениями.

Утопии нужны тому, кто хочет взять технический уровень европейской цивилизации, передовых стран, но не хочет, чтобы в его стране установился бы такой же тип общества. Тому, кто хочет иметь такие же вещи, как европейцы, жить так же богато, но не хочет жить так же свободно.

Можно сказать и еще более жестко: попытки внедрить в жизнь утопии порождаются страхом свободы. Не случайно же создаются утопии, как правило, в самых развитых странах, но осуществляются не в центре, а на периферии Европы: в тех самых странах, жителям которых быстрое промышленное и культурное развитие угрожает потерей привычного образа жизни.

Но есть тут одна странная, не очень понятная мне самому закономерность: опыт истории показывает, что славянские народы особенно предрасположены к прыжку в утопию. Судите сами! Ни на острове Корсика, ни на Сицилии никакие такие утопии никогда не осуществлялись. В Испании в 1920 годы попытки осуществить то ли коммунистическую, то ли анархистскую утопию производились. Но разразившуюся гражданскую войну 1936–1939 годов испанцы выиграли — не отдали свою страну любителям утопий для постановки их экспериментов.

А вот в любой из славянских стран, за счастливым исключением Польши, хотя бы однажды да были попытки строить утопии! Даже такая «положительная», часто воспринимаемая как скучная в этой положительности страна, как Чехия, и та в утопию прыгала. Это сейчас Чехия — страна мещанская и буржуазная, органически не способная к рывкам, риску и напряжениям. А вот в XV веке Чехия очень даже «прыгнула» — да так «прыгнула», что чуть вообще не погибла.

А ведь Чехия начала развиваться как типичная страна в центре Европы, и особых отличий в ее общественном строе и экономике от германских земель вовсе не было. Даже больше того — уровень производства в Чехии был выше, чем в большинстве германских земель, и Богемия[60] была богаче, культурнее, цивилизованнее многих германских княжеств.

Долгое время страной правила династия Пржемысловичей, происходивших, по легенде, от крестьянина-землепашца из деревни Стадице, Пржемысла. В IX–XI веках Пржемысловичи были князьями, с XII до XIV века — наследственными королями, которые очень часто присоединяли к своим славянским владениям и германские. Некоторое время Чехии платила дань даже такая обширная и культурная немецкая страна, как Бавария. Ведь Чехия была одной из самых богатых и сильных стран в Центральной Европе.

В 1306 году династия Пржемысловичей пресеклась, и с 1310 года чешские земли стали частью владений герцогов Люксембургов. И не просто «частью», а самыми богатыми и ценными владениями, опираясь на которые, герцоги Люксембурги стали императорами «Священной Римской империи».

Карл I, наместник Чехии и Моравии, король Чехии с 1333 года, в 1346–1378 годах стал императором «Священной Римской империи» под именем Карла V.

При нем за чешскими королями были закреплены права курфюрстов — то есть тех князей, которые имеют право выбирать императора «Священной Римской империи».

Курфюрстов было очень немного — епископы Трирский, Майнцский и Кёльнский, светские князья Саксонии, Бранденбурга, Пфалыда и король Чехии. Как видите, Чехия признается одной из самых значительных стран всего германского мира. А король Чехии оказывается едва ли не самым главным из курфюрстов — уже потому, что он король и как бы выше князей и герцогов.

При Карле I основано Пражское архиепископство (1344), Пражский (Карлов) университет (1348), так что, как видите, герцоги Люксембурги вовсе не были временщиками, стремящимися только выжать из Чехии побольше. Они намеревались править долго, устраивались на века, старались поднимать страну, развивать ее и цивилизовывать еще больше.

Чехия шла впереди всей Европы по уровню горных разработок, по целому ряду производств. Цветной хрусталь до сих пор называется «богемским стеклом». Чешские города были богаче и лучше организованы, чем большинство немецких. Чешские короли вполне реально могли стать наследственными императорами «Священной Римской империи» — к этому шло.

…И все это пресечено явлением, которое в советской историографии называлось очень красиво: «Гуситское революционное движение». По словам советского справочника, «Причинами Г.р.д. были усиление феод, эксплуатации чеш. крестьянства со стороны светских и духовных феодалов… коррупция католической церкви, вызывавшей всеобщую ненависть своим богатством и развращенностью клира, все возраставшее немецкое засилье… тяжелое положение городской бедноты (плебса)»[61].