Куда он денется с подводной лодки - Наталья Труш

– Тебе неуютно? – спросил он Соню.

– Ты правильное слово употребил – неуютно. Да, Саня, совершенно неуютно. Не надо было... Не надо было ехать. И не надо было этого... делать...

Соня злилась на себя и казнила себя за любопытство. Да, ей хотелось посмотреть на дом, в котором живет ее любимый. Женщине дом о многом мог сказать, этот чужой дом. И он сказал. Достаточно красноречиво.

* * *

Через неделю Баринов ушел в море, вернулся через два месяца. На дворе стояло полярное лето. Сонечка собиралась в отпуск в Ленинград. В комнате общежития, в которой она до сих пор жила одна, на кровати, стульях были разложены вещи. На столе, как большой зверь с широко раскрытой пастью, стоялчемодан, новенький, пахнущий кожзаменителем. Чемодан был зеленым – других просто не было! – и потому походил на крокодила.

– Тук-тук! Кто там? Это я – Саня Баринов, – услышала Сонечка.

Она распахнула двери и повисла на шее у Баринова.

Он приехал к ней прямо с корабля, не заезжая домой. Заскочил только на рынок за цветами.

– ...значит, опоздай я на сутки, и мы бы не увиделись... Соня! Я безумно соскучился. У меня есть предложение: едем вместе в Ленинград, а там ты бросишь этого своего монстра с подарками, – Баринов кивнул на новый зеленый чемодан, – и мы уедем к морю. Ты была на море? В Севастополе?

– Нет, не была, и очень хочу! Но... но как же твоя семья?

– Моя семья потом. Они не знают, что я уже в отпуске...

Сонечка потом всю жизнь вспоминала это счастливое лето, их с Саней Бариновым путешествие. Сначала от Мурманска до Ленинграда, потом от Ленинграда до Севастополя, потом – обратно.

В Ленинграде на Московском вокзале Соню встречали всей семьей. Мама и Аня плакали от радости, Пашка подкидывал вверх толстого, хорошо подросшего за год Валерку, который заливисто смеялся.

Соня и Саня Баринов договорились, что из вагона поезда выйдут как знакомые, попутчики.

Баринов выволок зеленого монстра с подарками на платформу, козырнул семье Сони, улыбнулся ей одними глазами и отправился к другу.

Соне предстояло за вечер подготовить родственников к тому, что уже завтра она уедет на две недели к морю. Баринов достанет с утра билеты на поезд в Севастополь и позвонит Соне. В общем, отпускной марафон.

Чемодан навьючили на Пашку, а толстого Валерика до такси тащили по очереди Соня и Аня.

До дому добрались минут за пятнадцать. Мама Катя не выпускала Сонечку из объятий, и она не знала, как сказать, что уже завтра она намерена уехать:

– ...но через две недели приеду и буду с вами до конца месяца!

Сонечка, как могла, старалась успокоить мать. Она на ходу придумала несуществующую подружку, с которой едет к морю.

– Подружка эта носит форму офицера-подводника, – подвела итог Катерина Сергеевна. – Он любит тебя, дочка, это видно. Вот только... у него ведь... семья?

– Семья. И сын. – Соня была убита наповал материнской проницательностью. – Мам, а как ты...

– А что там догадываться? Видела я, как он на тебя смотрит. И как ты – на него. Не как на попутчика – это уж точно.

– Точно... – Соня даже не нашлась, что ответить.

– Знаешь, я так скажу тебе, дочка: главное в жизни – любовь. Но готовься к тому, что тебе будет очень больно. А больше ни о чем не спрашиваю. Понимаю все.

Соня едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Не ожидала она от мамы такого. Боялась, думала, что осудит, будет отговаривать. А она...

Вечером с сестрой посекретничали. Аня только охала и ахала, слушая историю любви Сони и Баринова.

– Ну а отбить его у жены?.. – заговорщицки посоветовала Аня.

– Нет, не хочу, Ань. У нас с ним так все замечательно, потому что нас не связывают общие квартиры, ложки, чашки – быт. И штамп в паспорте. Но это только одна сторона медали. У него сын, семья. Я не хочу никому делать больно. И вообще, пусть будет как будет! Давай не будем об этом, ладно?

Утром Баринов позвонил Соне и сообщил, что билеты на поезд в Севастополь у него в кармане. У Сони было всего несколько часов, чтобы собраться. Она поехала в Гостиный Двор, и ей повезло: купила купальник! Такой, о котором и мечтать не могла, но какой ей ночами снился – темно-синий, с белым в полоску лифом, с крохотным металлическим якорьком на груди и с открытой спиной! Венгерский! Мечта, а не купальник.

Дома Соня примерила обновку и долго крутилась перед зеркалом.

– Стильно! – с восхищением отметила сестра и кивнула мужу: – Ах, Пашка, когда же мы-то с тобой к морю соберемся?!

– Соберемся! Вот подожди, Валерка подрастет – и поедем. – Муж Ани с сыном лежали на застеленном байковым одеялом диване и собирали картинку из цветной мозаики – Соня привезла в подарок племяннику. – А пока у нас Сонечка первопроходец. Первая – на север, первая – на юг.

Пашку не ставили в известность о личной жизни Сони. «Обойдется! – сказала Аня. – Меньше знает – крепче спит!»

На поезд Сонечка просила ее не провожать.

– Только до троллейбуса! – разрешила она. Стоя у заднего стекла, Сонечка махала оставшимся на остановке родным, боязливо оглянулась, когда мама перекрестила ее вслед.

Баринов ждал ее у входа в зал ожидания.

– Солнечка, родная! Я так боялся, что ты не придешь! А где твой зеленый кожзаменительный крокодил? – подхватил он легко ее дорожную сумку.

– Что касается крокодила, то он отпуск проведет в Ленинграде! В Севастополе ему делать нечего. Что касается твоих опасений... Как это я не пришла бы? Мы же договорились... А ты... ты не жалеешь, что проведешь отпуск со мной, а не с семьей?

– Глупая ты, девочка моя! – грустно сказал Баринов. – Если бы я мог что-то изменить... Ты все понимаешь. И именно за это я тебя люблю.

Потом были целых две недели бездонного счастья на берегу удивительного моря. Баринов привез Соню в крошечный домик далеко за городом. Хозяйка дома даже не заглядывала на их половину. Только поутру они находили на столике во дворе то миску переспелых, почти черных черешен, то глубокую тарелку толстобоких слив, сизых, со следами утреннего росного тумана на спинках.

Море по ночам подступало прямо под окна дома, и Баринов соблазнял сонную Соню на ночное купание голышом. Он выпрыгивал в распахнутый квадрат окна, пробегал несколько метров по мелководью и звал ее: «Прыгай!»

Она входила в море, как Афродита, и Баринов любовался ею. В лунном свете казалось, будто по лунной дорожке идет ожившая античная скульптура. Соня медленно входила в теплую воду, а потом ложилась на лунные блики и плыла туда, где ждал ее он. Баринов поднимал Соню на руки. В воде она была совершенно невесомой. Она оплетала его шею руками, и он целовал ее соленые губы. Он нес ее на песчаную отмель, где она теряла голову от его соленых губ и умирала от бесконечного желания...