Время горящей спички - Владимир Крупин

В чем счастье, спросят меня. А вот спросите мальчишку, который в прошлом году, еле-еле перебирая истертыми в кровь ногами, прошел эти 200 километров, спросите его, почему он нынче снова идет, идет с сияющими глазами, да еще и ведет с собой товарища. А тот ведет маму, потому что мама одного его не отпустила. И знаю, что теперь уже он всегда будет ходить, ждать утра 3 июня каждого года. Ждать выноса иконы святителя Николая — ее несут трое мужчин, — выноса креста, хоругвей. Становятся так: впереди несут фонарь, за ним крест, хоругви, иконы, певчие (их идет сейчас три смены, человек по десять), затем, перед иконой Чудотворца, идет дьякон с кадилом, за иконой священнослужители, за ними и мы, грешные. И начинается Крестный ход; толкотня, журналисты, телевизионщики. Большинство их отстают после первой остановки, у Троицкой церкви в Макарье, где хранятся святые мощи новомученика Виктора, епископа Глазовского. Некоторые дойдут до первого ночлега в селе Бобино. Наиболее упорные пойдут до Великорецкого, но уже в обратный путь не пойдет никто. Почти никто. О фотографах и операторах надо сказать сразу, чтобы потом не говорить. Помню, когда в обществе стал просыпаться интерес к обретению национальных святынь, Великорецкий Крестный ход кинулись увековечивать многие. Особенно много нахлынуло специалистов из-за границы. Шли французы, англичане, американцы и разные прочие шведы. Упакованные, как говорят — экипированные, снабженные высококалорийным питанием, они падали к концу первого дня, много — второго. Но так как на Крестном ходе никого никогда не бросают, то не бросали и их. Но замечали, что снимают они как-то своеобразно. Подстерегают моменты, когда, например, женщины преодолевают упавшее поперек дерево. Надо же для этого ногу поднять. Или: ползем по кочкам через болото, старуха падает. Нормальный человек кидается ее поднимать, а фотограф снимает, как она барахтается в грязи. Обожали снимать плохо одетых людей на фоне разрушенных домов, брошенной ржавой сельхозтехники. Отлично помню своеобразный бунт, когда паломницы заявили батюшкам, что пойдут отдельно, если эти прилипалы не перестанут подстерегать, прячась по дороге в кустах. Особенно иностранные мастера охотились за женщинами, когда те погружались в Гороховскую купель. Тогда вятский архиерей издал указ, чтобы без его благословения никто не смел снимать. Стало полегче. Но еще почему я вспомнил эту фотографию и то, что они снабжены всем необходимым на пути. Не в пример бедным старухам, у которых в мешке ржаной хлеб да бутылка воды. Так почему же тридцатилетний спортивный мужчина не выдерживает тягот Крестного хода, а старуха идет да идет? Чем жива? Ответ один — Святым Духом. Вот привал. Краткий молебен. Можно снять натрудивший спину и плечи рюкзак, сесть. Лечь, даже вздремнуть, если остановка хотя бы сорок минут. Гляжу — старуха съела перышко зеленого дикого лука, кусочек хлебушка, запила глоточком воды и сидит читает Псалтырь. Заканчивается краткий отдых, впереди поднимают икону. И опять пошла с молитвой раба Божия. Так и идет все 6 дней, вставая в час ночи, выходя со всеми в два, идя ночь, утро и полный день до позднего вечера. Сейчас на реку Великую идут тысячи 3–4, обратно, как правило, в три раза меньше. Туда — литургия оглашенных, обратно — литургия верных. Я знал еще — вечная ему память — Прокопия Ивановича, легендарного старика, еще водившего старух на Великую во все годы хрущевских гонений. Самое малое — доходило до тридцати человек, когда шли ночами, прячась от милиции, самое большее шло перед Первой мировой войной — 24 тысячи богомольцев. Так вот, Прокопий Иванович однажды прошел только в одну сторону, ему в тонком сне явился святитель Николай и сурово сказал: «Я тебе одну-то ногу отдерну». Так передавал Прокопий Иванович, понимая под этим наказ святителя — ходить на Крестный ход и туда, к месту обретения иконы, и обратно, в Вятку.

А еще недавно опочила — светлая ей память — незабвенная раба Божия Маргарита, Маргаритушка. Она прошла Крестным путем 70 раз, и уже когда ей было под девяносто, ее идти не благословили. Она, из послушания, не пошла, а приезжала на молебен 6 июня на автобусе. Маленькая, сухая, тащит тяжелые сумки с бутылками с водой. Никому не дает помочь: «Свои грехи надо самой тащить». Весь ее багаж — эта целебная вода от источников в Горохове и в Великорецком. Все, кто хаживал с нею, помнят, как она всегда назидала, вбивая в наши умы и души четыре правила: «Меньше есть, меньше пить, меньше спать, больше молиться!» Вот тут и весь православный Катехизис. Чудеса для Маргаритушки были обычным делом. Идем — жара египетская. Это на открытом месте. Входим в лес, в его прохладу, — тучи гнуса. Идем просто как в тоннеле, образованном шевелящимся шатром комаров, мошек, пауков и строки — этой северной пестрой мухи, которая кусает в то же мгновение, когда садится на человека. Прокусывает почти любую ткань. Так вот, огромное поле. Жара такая, что еле ползем. Воздух плавится, в глазах рябит. Дети сморились.

— Маргаритушка, матушка, попроси ветерка, — просят женщины.

— Санаторию захотели?! — громко кричит Маргаритушка. — Грешить-то погоду не выбирали, а тут хотите гулять как на курорте?

— Для деточек же, — просят женщины.

Маргаритушка долго молчит. Наконец начинает петь «Отче наш». Все мы поддерживаем.

— Мати Божия, Царица Небесная, — крестится Маргаритушка, — не осуди нас по грехам нашим, снизойди к нашей немощи, дай ветерка.

И вот — я свидетель — откуда-то на совершенно чистом небе появляется облако и закрывает солнце. Приходит прохладный ветер. О, как легко, как отрадно! Как удивительна свежая зелень близкого леса, какие серебристые волны бегут по молодой полыни, как золотятся цветочки купавок и куриной слепоты, как снежно белеют зонтики кашки, как рубиновыми коврами расстилаются полянки полевых гвоздичек!

Маргаритушка идет, сурово сомкнув губы. Проходит минут 10–15. Уже щебечут детишки, уже начинаются оживленные разговоры. Тут Маргаритушка возглашает:

— Ну, хватит!

И как не бывало облака, ветер, как подстреленный на лету сокол, падает, снова жара, снова кипящий от солнечного огня воздух.

Вообще усталость и трудности Крестного хода — великое благо. Когда кажется, что уже не сможешь дойти до остановки, тут ни до чего, тут только одно моление Господу: помоги, Господи, дойти, не дай, Господи, никому быть в тягость.

Маргаритушка, раз ее не благословили идти по немощи, не пошла, а вот, помню, одна старушка ослушалась батюшку — «как это я не пойду, всегда ходила». И пошла. И к вечеру второго, очень трудного дня — надо было пройти 45 километров — упала. На Крестном ходе никого не бросают. Сделали носилки, понесли. А нести человека надо, самое малое, 8 мужчин, чтоб меняться. Дороги во многих местах просто нет, в лесу много луж, завалов.

— Кто тебя несет, тому это во спасение, — сказал батюшка, — а тебе в осуждение.

Кто давно ходит на Великую, помнит, как эта женщина кричала на весь лес:

— Ой, простите меня, Христа ради, дуру старую, ой, простите!

Батюшка запрещал ей, она терпела некоторое время, потом снова кричала:

— Ой, бросьте меня, закопайте меня, дуру старую!

До сих пор мы с улыбкой вспоминаем тот случай. Донесли женщину до Монастырщины, молились за нее. Утром, благословясь, пошла своими ногами. В Великорецкой исповедалась, причастилась.