Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
— Постой, ты за себя можешь вякать! Другим — не мешай! — трясло Капку. Она гладила малышей по вшивым и лишайным головам. Их липкие волосы были такими тонкими, жидкими, что казалось, гладила она лысых лилипутов-стариков.
Внезапно Задрыга почувствовала, как кто-то в темноте сунул себе в рот ее палец и стал сосать причмокивая.
Это был трехлетний Степка. Он отстал от поезда и потерял своих. Никто его не искал, не спрашивал в милиции о пропаже сына. И мальчишка вскоре оказался в подземке.
Капка взяла его на руки. Пошарила по карманам. Нашла конфету, отдала Степке. Тот обхватил девчонку за шею. Сосал конфету торопливо, пока на руках. Внизу отнять могут.
— А я тоже конфету хочу! — захныкала Ирка и потянулась к карману Капки.
На нее прикрикнули, но не обидно, не зло. И девчонка отошла, жгуче завидуя Степке.
— А я к Задрыге хочу! — подал голос рыжий, как подсолнух, Петька. Этому мальчишке было всего десять лет. Но во всей подземке не сыскать второго такого драчуна и забияки, задиры и сорванца. Он бил всех и цеплялся к каждому, как репейник. Он курил лет шесть. И матерился совсем по-взрослому. Ночью он жутко скрипел зубами оттого, что в его вздутом животе водилась прорва глистов. Он никогда не наедался.
— Ты хочешь к Задрыге? — удивленно спросил пацана Толик.
— Очень хочу! — подтвердил Петька.
— Иди, — пожал плечами Борис.
Задрыга слышала, что Петьку выгнала из дома каталкой старая бабка. Ей на попеченье оставил сын троих детей. Сам с женой поехал на Север, на заработки. А бабка получала переводы каждый месяц. Но все скулила, что денег не хватает, что провальная Петькина утроба скоро сожрет и ее вместе с домом. Двое других были нормальными детьми. А Петька, добравшись до погреба, все бабкины припасы на зиму, за неделю, подчистую съел.
Старуха, когда это обнаружилось, выгнала внука из дома на все четыре стороны, запретив показываться на глаза.
С тех пор он к ней не появлялся. В подземке больше года прожил. Когда он выходил в город, все лоточницы прятали от него пирожки с рыбой. Знали, не один, не два пирожка, как другие, весь лоток стянет. Все сожрет одним духом. Без икоты, отрыжки и изжоги. Никогда ни одного пирожка после него не оставалось. То-то удивлялись горожане, как он живым после такой пакости оставался и ни разу его не пропоносило.
— Хиляй ко мне, кент! — подала ему руку Капка и поставила рядом.
— Ты один десятка стоишь! — сказала громко.
— Это точно! — похлопал себя пацан по худеющему животу.
— И меня возьмите! — продирался к Задрыге ершистый, как ежик, Митька. Ему было девять лет.
Самый упрямый и молчаливый, он ушел из дома три года назад. Случилась в семье беда. Посадили в тюрьму отца-бухгалтера. Мать на третий день привела с улицы чужого мужика. Потом и другие наведываться стали. Митька не выдержал однажды. Вытолкал очередного кобеля. Мать скандал закатила. Митька пригрозил ей, если не перестанет позорить — сжечь вместе с хахалем живьем. Та не поверила. А через день, выведя из дома младшую сестру, облил керосином весь дом и поджег. С одной спички большой пожар получился.
Мать и впрямь сгорела в нем. А хахаль — успел выскочить. Голяком через весь город скакал без оглядки. Митька с сестрой в этот же день пришли в подземку.
Пацан люто ненавидел проституток. Он узнавал их по запаху издалека и всегда швырял в них камни и бутылки.
— А меня примете? — робко глянула на Задрыгу большеглазая Тоська. Этой уже тринадцать лет исполнилось. И многие малыши звали девчонку мамой.
— Ты, что? С ума сошла? — удивился Борис,
— Я мышей и крыс боюсь! Они даже мертвецов едят! И меня сгрызут когда-нибудь! — выдала давний страх.
— А там тебя в тюрьме сгноят! Или менты подстрелят. Ты же не умеешь быстро бегать, ноги больные! — останавливал девчонку Борис.
«Тоська смотрела на Задрыгу. Та, оглядев девчонку бегло, сказала:
— Тебе очень нужно скорей слинять отсюда. Но не к нам. Слаба ты для фарта. Но я беру тебя. Не в малину. Станешь старика присматривать. Файный кент, — оглянулась на Короля, тот понятливо подморгнул.
— Хамовку будешь готовить, стирать, убирать в доме. И сама — в тепле и сыте задышишь.
— А меня он не будет колотить? — спросила девчонка, боявшаяся крепких трепок. Ее слишком часто били, сколько себя помнила.
Родителей своих она не знала. Ее в недельном возрасте, прямо из роддома, в казенном белье, подкинули на порог к богатой семье. У них своих детей не было.
Тоську взяли. Из жалости. Хозяин семьи — толстый мужик, в летах, работал директором мясокомбината. Жена — медсестра, совсем молодая баба, польстившаяся на сытость и положение мужика. Она не беременела от своего мужа, видимо, из-за его возраста. До нее он имел три семьи. Там оставил пятерых детей, больше десятка внуков. С ними он иногда виделся. Подбрасывал мяса. Но подолгу не общался. Его раздражали бывшие жены — старые, огрузневшие, ругливые. Он предпочел им миловидную, молодую бабенку, умевшую крутиться на одной ноге. Ее он кормил и наряжал, ее обожал, с нею он себя чувствовал гораздо моложе. Она никогда не жаловалась На болячки и усталость, как прежние жены. Она всегда пела, смеялась, радовалась своему бабьему счастью, довольствовалась тем, что имела.
Оставить Тоську у себя посоветовал ей муж. И хитро прищурившись, шепнул ей на ухо:
— Скажем, ты родила! Пусть от зависти лопнут. Что я и в шестьдесят — мужик. Авось, вырастим. Да и тебе, когда я на работе, скучно не будет. Все не одна, сначала привыкнешь, потом полюбишь, — уговаривал жену.
Та согласилась взять, как игрушку. Забаву в дом. Но… За девчонкой потребовался уход. Пеленки и распашонки, молоко надо было покупать каждый день, купать и вставать к ребенку по ночам. Это вскоре надоело. И баба уже вслух жалела о своей оплошности.
Вдобавок, Тоська была болезненной и некрасивой, черной, как галчонок, она даже на самую малость не походила ни на кого в семье. На свою беду была горластой. Очень любила быть на руках. Не понимая, что живет в чужой семье, где рассчитывать на любовь и тепло — бессмысленно.
Вскоре в семье охладели к Тоське. О ней забывали надолго. Порою целыми днями лежала в мокрой постели, надорвав горло. Вскоре разучилась кричать, поняв бесполезность.
Ее заметили, когда встала на ноги и сама, без посторонней помощи, стала ходить. Это не вызвало особой радости.
Девчонка оказалась любознательной и залезала в шкафы, столы, тумбочки, разбивала вазы, фужеры, бокалы, ломала всякие безделушки. Поначалу ее ругали, потом стали бить.
Тоська особо боялась гибкого хлыста. Он больно впивался в тело и причинял долгие муки. Но Тоська не понимала, почему взрослым можно брать в руки все, а ей нельзя. И однажды добралась до косметички.
Ох и отвела душу перед зеркалом, пока никого не было дома. Все французские духи вылила на себя. В лаке, в кремах, красках блаженно уснула на диване. Вскочила от дикого визга вернувшейся с работы женщины. Та в ярости избила девчонку так, что наплевав на сытость, она рванула в дверь, крича одно:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!