Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

действительно господствовал там?

Семенов не заставил долго ждать с ответом.

— Видите ли, когда я пишу, то отталкиваюсь не от графинов, а от собственного опыта. Люди в аналогичных ситуациях ведут себя с небольшой поправкой примерно одинаково. Если вам больно, вы хмуритесь, очень больно — плачете, невыносимо больно — кричите».

В этом ужасный пафос, и насчёт небольших оплошностей, это конечно преувеличение. Мир «Семнадцати мгновений весны» насквозь фантастичен. Но, между тем, как любой прижившийся, пустивший в массовой культуре миф — он больше чем реальность.

Когда в этом фильме крупным планом показывают уличную табличку на Цветочной улице, то все забывают, что швейцарский немецкий отличается тем ещё, что в нём отсутствует «эс-цет», и слово «улица» пишется через честное «ss».

Но в пространстве массовой культуры достоверность далеко не самая необходимая составляющая. Ругать массовую историю за неточности всё равно, что ругать фильм о Джеймсе Бонде за неточности в советской военной форме или криво повешенные звёзды Героев Советского Союза.

Но есть и оборотная сторона — ошибки маленького человека составившего представление о жизни из культурного слоя книг. Плейшнер был, правда, воспитан на классике. Но и он, напуганный, решился вступить в игру. Когда Плейшнер говорит с гестаповцем, выдающим себя за хозяина конспиративной квартиры, тот спрашивает его:

— У вас надёжная крыша?

Тот, не понимая, отвечает, что живёт на втором этаже. Далее в романе сказано: «Гестаповец усмехнулся, выключая кофейную мельницу. Он был прав: к нему пришёл дилетант, добровольный помощник, — «крыша» на сленге разведчиков всего мира означает «прикрытие»».

Теперь каждый маленький человек в нашей стране может ответить на вопрос собеседника о крыше, не задумываясь о его первичном смысле.

А там, в квартире на Цветочной улице, человек, живший историей античности становится игроком на поле масскульта.

Существует иллюзия, что обыватель может стать суперменом, или, на худой конец, участвовать в политике. Но только в фильме Мюллер может, подразумевая везучесть, говорить:

— Настолько всё глупо и непрофессионально… Невозможно понять логику профессионала…

На самом деле дилетантам не везёт. Их выбивают в первом акте — только они начнут петь чужую арию своим дурным голосом.

Повествование держится на маленьких людях, впрочем вся массовая литература и массовое искусство держится на маленьких людях. Поэтому в фильм привели фрау Заурих и Габи с глазами раненой лани, которая не интересует Штирлица как партнёр по шахматам.

Но и они — пушечное мясо, как это ни печально.

Извините, если кого обидел.

05 февраля 2006

История про смерть героя

И вот Плейшнер покончил с собой. Эта смерть ввела Плейшнера в советскую мифологию и в бесчисленный ряд анекдотов. Анекдот всегда выделяет из архетипа главное, а главным в жизни Плейшнера был и остаётся не университет в Киле, не рукописи, которые он забыл на столе в бернской гостинице, а этот шаг из окна.

В книге, и в фильме он умирает по-разному. В фильме он грызёт яд, а потом вываливается из окна.

В книге он прыгнул ногами вперёд, и сердце его разорвалось в то же мгновение, как только он начал путь к земле.

Штирлиц думает про него, употребляя слово «тщедушный». Когда он последний раз вспоминает о профессоре, закадровый голос Копеляна говорит: «главное он знал, что Плейшнер не предатель».

Он идёт по улице, где находилась явка. В окне — цветок. Комментарии излишни.

«А я считал его трусом», — думает он и представляет, как — маленький, тщедушный и тихий человек выбрасывается из окна. «Он подумал: какой же ужас испытал он в свои последние секунды, если решился покончить с собой здесь, на свободе, вырвавшись из Германии. Конечно, за ним шло гестапо. Или они устроили ему самоубийство, поняв, что он будет молчать?»…

Книжный Плейшнер, не заметив сам того, спас Штирлица, потому что если бы он не вошёл, и развернулся в дверях, не услышав нужного пароля, ничем хорошим это не кончилось.

В книге объясняют, что его бы схватили всё равно и, усыпив, вывезли бы в Германию.

Извините, если кого обидел.

05 февраля 2006

История про то, как Штирлиц превратился в Плейшнера

У Юлиана Семёнова в многотомной саге о Штирлице есть, среди прочих, такой роман-повесть «Отчаяние».

Там Штирлиц схвачен своими же и сидит на Лубянке. Его бывшие коллеги хотят использовать своего заключённого на политических процессах. Он в тюремной камере говорит с Раулем Валленбергом, ведёт с ним теологические споры. В результате Валленберг, доживший до пятьдесят третьего года в лубянской тюрьме, говорит Берии: «И аз воздам».

Берия после этого говорит подчинённому: «Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: «Валленберг умер от разрыва сердца»».

«Семнадцать мгновений весны» кончаются тем что судьба сына Штирлица провисает, сын-разведчик едет в Прагу, а по следам его уже идёт гестапо. В «Бомбе для председателя» учёный по фамилии Владимиров живёт один, и читателю кажется, что именно в Праге прервалась судьба его сына.

В «Отчаяниии» оказывается, что сына Штирлица, капитана-разведчика, давно сидящего в колымском лагере, то ли притворяющегося сумасшедшим, то ли действительно ставшего им, расстреливают. Расстреливают и жену Штирлица-Исаева, давно ставшую алкоголичкой, живущую с другим мужчиной.

А мягко ходящий по кремлёвскому ковру Сталин говорит про Штирлица:

— Еврей?

Ему отвечают:

— Русский…

— Штирлиц — не русское имя, — замечает Сталин. — Пройдёт на процессе как еврей, вздёрнем на Лобном рядом с изуверами…

В середине пятидесятых Штирлица-Исаева-Владимирова находят во Владимирском политическом изоляторе — полуослепшего, беззубого, с перебитыми ногами.

Штирлиц, ставший вновь Владимировым, получает Золотую Звезду Героя Советского Союза из рук Ворошилова, затем начинает работать в Институте истории по теме: «Национал-социализм, неофашизм; модификации тоталитаризма». Дальше Юлиан Семёнов пишет: «Ознакомившись с текстом диссертации, секретарь ЦК Суслов порекомендовал присвоить товарищу Владимирову звание доктора наук без защиты, а рукопись изъять, передать в спецхран»…

Я не знаю, показывают ли теперь в Старом городе Риги экскурсантам то окно, в котором Плейшнер не заметил цветок. Рига теперь другой город, и, говорят, по его улицам ходят демонстрации ветеранов СС. Впрочем, Штирлиц тоже был ветераном СС.

Здесь Плейшнеру тоже бы не повезло — он стал пешкой, что воевала на стороне «оккупантов». Вместе с полковником Исаевым.

Они становятся неразличимы — как Дон Кихот и Санчо Панса в конце своего путешествия. Ослик печального образа превращается в Кристофера Робина и наоборот.

Извините, если кого обидел.

05 февраля 2006

История про лампу и