Королевство белок - Юлия Тулянская

Все деревья в саду давно облетели. Неубранные листья у их корней были присыпаны снегом. Князь медленно, точно в глубоком раздумье, опустил лесовицу на землю. Она неподвижно, как мертвая, лежала у его ног, и даже старая слива, к корням которой бессильно склонилась ее голова, не могла вернуть ей жизненную силу.

Ирице и теперь, сквозь овладевающий ей зимний сон, было так жаль Береста, что слезы катились по щекам из закрытых глаз. Она во тьме искала душу своего мужа, чтобы успеть попрощаться и утешить его.

…Падал редкий снег. Берест дрожал от холода. Его приковали к столбу на площади в одной нижней рубашке. Он был наказан, а наказания для рабов простые: смерть за все. Мимо площади ходили на работы и обратно невольники из бараков. На устрашение другим Береста поставили к столбу, а снимут уже мертвеца. Еще вчера он не знал, что утром окажется в цепях у столба. Снежинки путались в волосах, таяли на лице, текли за воротник и по груди под рубашкой.

Тучи только собирались, когда утром он вышел на ристалище, на поединок с прославленным Нейвином. Его вызов сам собой приравнял Береста к лучшим. Но Снодрек приуныл, и вся пятерка пала духом.

— Нейвин тебя убьет, — прямо сказал вожаку Снодрек.

Берест повел плечом:

— Раньше смерти не умирать. В бою всегда неровен час, там посмотрим…

Он слышал, что надежды у него мало. Но ведь и правда в схватке неровен час, не угадаешь, как оно повернется. Главное, не будь дураком, слабаком или неумехой…

Но утром все сложилось иначе. Нейвин ждал Береста на ристалище. Он хотел испытать: неужели раб, просто сильный и здоровый человек, научившийся владеть оружием, в силах одолеть его — прославленного, посвященного воина?

Распорядителем боя вместо Нейвина был его старший надсмотрщик. Он дал знак к началу.

Но Берест бросил под ноги меч:

— Моя жена умирает. Я не буду драться.

Ночью ему приснился осенний лес: сырая, серая осень. Уж не ее ли это и лес, не та ли поляна, где Берест впервые увидел лесовицу? На ветвях кое-где еще держатся последние намокшие от поздних дождей листья, трава пожухла.

Во сне Бересту чудилось, что это все наяву. Он снова бежал с каменоломен, спасался от погони, прислушивался к лаю собак. Ирица возникла перед ним в зарослях ольшаника, позволила себя увидеть. Она была похожа на увядший стебель травы. Берест вспомнил, как говорил: «Травинка ты лесная». Зеленые глаза лесовицы кажутся совсем темными, взгляд потух. На ней нет ни одного украшения из ягод или коры, которые она так любила. Светлые, как пенька, длинные волосы распущены. И голос еле слышен, как будто она собирает последние силы, чтобы сказать:

— Берест, бедный мой, для меня наступает зима. Не бойся за меня. Придет лето, трава ирица войдет в силу, и я опять встану из нее. А ты остаёшься один, милый… Я не хочу тебя забывать. Ты мой муж. Ты дал мне имя. Мне было хорошо с именем — и с тобой.

Берест обхватил ее обеими руками, не давая уйти, исчезнуть.

— Нет, не бросай меня! — вскрикнул он и продолжал приглушенно. — Ирица, подожди… Я не отпущу тебя. Ведь ты моя! Ты моя, а я твой, помнишь?

Как одиноко стало ему на душе! Она положила голову ему на плечо. Тяжелой ладонью Берест гладил ее волосы.

— Ирица, я смогу тебя защитить, ты мне веришь? Погоди… Еще зима не наступила. Может, и совсем не наступит. (Во сне Бересту казалось, что он рассуждает верно). Ирица моя, я же не отпущу тебя, не отдам тебя никому!

Берест проснулся с бьющимся сердцем, тяжело дыша. В горле стоял комок. Берест не понимал, где очутился. Куда девался лес? Что это за бревенчатые стены, что за люди, спящие на топчанах вокруг? Одно Берест понимал ясно: то, что он видел во сне — это правда. Ирица умела читать его мысли и видеть воспоминания. Наверное, ей хватило силы прийти в его сон. Она и пришла — проститься…

…Утром Берест вышел на ристалище и бросил меч под ноги своему врагу. Зрители вокруг ристалища молчали. Берест швырнул меч под ноги на песок, и тишина стала гнетущей.

— Моя жена умирает! Я не стану драться. Пустите меня к ней, покажите ее мне, тогда буду. А нет — убейте так!

Нейвин медленно нахмурил брови. Его лицо побледнело. Прославленный воин подошел к Бересту. Тот не отшатнулся, не посторонился и даже не отвел взгляда. Нейвин вспомнил рассказ своего друга Радко, который однажды убил отказавшегося от боя раба. Но тогда раб упал на колени и молил о пощаде. Берест же стоял, точно каменный, и смотрел тяжело и сурово.

— Я не убью его сейчас, — громко произнес Нейвин. — Верните ему его женщину, и я убью его в честном поединке! Пусть никто не скажет, что он погиб, потому что сам пожелал смерти.

Нейвин вложил в ножны клинок.

Слово прославленного Нейвина значило многое. Но на сей раз поступок упрямого раба переходил любые границы. Это был бунт на глазах у всех, человек осмеливался ставить условия высшим.

Когда снежная туча пришла и наконец встала над городом, Береста в цепях уже приковали к столбу на городской площади.

Хассем работал у мехов в большой кузнице. Он не замечал, как пролетают ночи на дощатых нарах, а дни были полны грохота и жара. Поначалу Хассем еще мечтал отомстить убийце Зорана. Перерезать ему горло, как однажды Кроту. Украсть один из скованных в кузнице ножей и ждать, верить, что однажды встретит этого молодого воина по пути в кузницу или в барак. Хассем бросился бы на него при всех и с готовностью сам заплатил бы жизнью за свою месть. «Он не должен жить!» — ненависть доводила Хассема до безумия. Он часто не спал ночами, и другие рабы испуганно сторонились, поглядев в глаза смуглого худощавого юноши, который совсем не казался сильным.

В детстве мать учила Хассема верить в Единого Создателя. Она не умела ни читать, ни писать. Их с мужем — отца Хассем совсем не знал — привезли на корабле из Этерана. Маленькая черноглазая женщина не много могла рассказать о Творце, но говорила с жаром. Остальное Хассем додумал, стараясь сделать понятнее для себя. Страдания людей он объяснял тем, что они несут изначальное наказание, за неизвестную им предвечную вину. Хассему приходило в голову: мы были когда-то кем-то иными, потом родились здесь, чтобы нести наказание. Кто честно отбудет срок — вернется на забытую родину. Кто провинится опять, пойдет в еще худшую тюрьму.

Мальчишкой Хассем старался отбыть свой срок получше. Он усердно работал и не крал на кухне даже по мелочи. Только Берест на каменоломнях смутил его. Хассему он нравился, и подросток решил открыть Бересту глаза: пусть и Берест тоже в конце жизни заслужит прощение. Но Бересту и Вседержитель Хассема пришелся не по душе. Он сердито сказал приятелю, что слышать больше не хочет о богах-тюремщиках.

Берест не верил и в то, что для всех людей в мире жизнь — каторга.

— Мои мать и отец жили счастливо и в любви.

— Ну вот же… — пробовал возражать Хассем. — Они думают, что тебя убили.