Тень успеха - Лариса Шкатула

Он замечает, что при этих его словах я начинаю злиться, и говорит примиряюще:

– Мало ли кто что о вас говорит! Мы найдем и этого говорильщика или говорильщицу, которая спровоцировала смерть вашей девушки. Науськала на неё мужиков… Ну да вы сами это услышите. Сейчас его приведут.

Едва я успеваю с листом бумаги сесть за стол, как конвоир приводит какого-то здорового мужика под два метра ростом, кулаки которого будут, пожалуй, с голову ребенка. От одного его вида мне становится не по себе.

Но как, откуда он взялся? Я совершенно точно помнила, что он не появлялся у меня в офисе. Может, и Алина позволила себе то же, что Маргарита? Завела роман с этим… бугаем?

– Садитесь, гражданин Загоруйко, – приказывает бугаю следователь, – назовите свою фамилию, имя, отчество, год рождения.

– Загоруйко Иван Васильевич, – бодро рапортует тот, будто не в уголовном розыске находится, а в увеселительном заведении.

Забыв, что я должна сидеть незаметной мышкой, я смотрю на здоровенного мужика во все глаза. Полиция не ошиблась, он действительно убийца?

Я увлекаюсь своим разглядыванием и пропускаю начало разговора, но вроде не самое главное.

– Расскажите, где вы были двадцать первого января между двадцатью и двадцатью двумя часами? – требует следователь.

– У Фимки Гершнера, где же ещё? – вальяжно ответствует Загоруйко.

– И что вы делали у гражданина Гершнера?

– Оттягивался по полной программе, – гыкает допрашиваемый.

Странно, что в этой запарке я так и не успела посмотреть, к кому я направила Алину согласно контракту на охранную деятельность. Но вспомнилось и так: Ефим Гершнер заказывал для себя охранницу сроком на две недели.

– У меня как раз много деловых встреч, и нужно, чтобы девушка постоянно присутствовала рядом со мной. Жить она будет во флигеле для прислуги… Машину она водит?

– Все девушки у нас водят машины, – проинформировала я клиента.

Чем-то тогда этот Гершнер мне не понравился. Сейчас не очень хорошо помнится. Может, своей заносчивостью? Мне часто приходится работать с обеспеченными людьми, но чтобы так себя вести! Помнится, тогда я мстительно подумала: чем мерзопакостнее вор, тем больше он о себе воображает! Некоторое время Гершнер работал директором Детского фонда, и ходили слухи, что он здорово погрел на нём руки… Но о том, что работа с ним будет чем-то опасна для Алины, мне и в голову не могло прийти.

– Кто ещё был в доме?

Загоруйко пожимает плечами:

– Мало ли… Сколько у него слуг, вы у Фимки спросите.

– Гражданка Алина Караулова вам известна?

– Это Фимкина телохранительница, что ли? В тот день я ее первый раз и увидел.

– При каких обстоятельствах это произошло?

– Да что ты выё… – матерится Загоруйко, не обращая внимания на моё присутствие. – Я и так не отрицаю: был, видел, соучаствовал.

– В убийстве, – добавляет следователь.

– Ну, это как посмотреть.

Я смотрю на следователя. У Демидова дергается щека. Представляю, как ему хочется врезать по этой наглой роже! Неужели Загоруйко ничего не боится? Или он считает, что его связи помогут ему избежать наказания?

– У меня тоже, между прочим, имеется телохранитель. Варсис его зовут. И он вступился за своего хозяина, когда эта сучка… на меня напала.

Вступился за своего хозяина! Да тебя оглоблей не перешибешь, козёл! Алина, она же всего шестьдесят килограммов весила. А этот… небось не меньше ста двадцати! Но если бы мне позволили, я бы показала этому быку, как по-настоящему можно напасть.

– Я запрещаю вам употребление подобных выражений! – говорит Демидов.

И тут Загоруйко делает вид, что только теперь замечает меня.

– А это кто, ваша секретарша?

– Не отвлекайтесь, гражданин Загоруйко. Почему Алина Караулова, как вы говорите, на вас напала?

– А кто её знает, – глумливо усмехается тот. – Может, она не в себе была, на всех бросалась.

Демидов лишь стискивает челюсти, так что желваки ходят. Это же надо, иметь столько терпения! Гнусный тип просто над ним издевается.

– А где в это время был Ефим Гершнер? – продолжает он допрос.

– Приехал к нему кто-то, – охотно рассказывает Загоруйко. – Сижу жду, а его нет и нет. Ну, слово за слово, начал, как ее, Алину, говорите, расспрашивать: мол, где она училась, у кого работает и нельзя ли мне ее нанять…

Он довольно ржет.

– …типа поохранять мое тело!

Этот Загоруйко просто отморозок какой-то. Мне делается страшно. Выходит, в нашей стране в результате мутации образовался такой вот тип, который никого не боится и ничего святого для него нет?

– И эта телка, в натуре, вот так голову вскидывает и говорит: «Нельзя!» Прикинь, я офигел: ну разных баб по жизни видел, а таких наглых – никогда. Я ей и выдал: кто она и что из себя представляет. И что я ее с потрохами могу купить. Телохранительница, блин! Баба может хранить мое тело только одним способом…

– То есть вы хотите сказать, что ничего не делали, а только сидели и в непристойных выражениях оскорбляли гражданку Караулову?

– Оскорбляли! – передразнивает его Загоруйко. – Подумаешь, фря!

Почему-то именно это странное слово, которого я прежде никогда не слышала, выводит меня из себя.

– Ну ты, шкаф безмозглый, – говорю я, – неужели никто до сих пор не попытался вырвать твой поганый язык?

Загоруйко пытается встать со стула, но Демидов орёт:

– Сидеть, я сказал!

В дверь заглядывает какой-то лейтенант.

– Лень, может, на него наручники надеть?

– Чего вы, ребята, разволновались? Я же ничего не делаю, сижу себе, даю свидетельские показания… – примиряюще поднимает руки кверху Загоруйко. А когда лейтенант закрывает за собой дверь, обращается к Демидову: – Я чего-то не в курсах, капитан, вы ничего не нарушаете, позволяя этой бабе… я хотел сказать гражданке, здесь сидеть?

– Помолчи, Загоруйко, тоже мне законник выискался! А вы, гражданка Павловская, не провоцируйте обвиняемого! – строго прикрикивает на меня следователь. – Я же просил вас сидеть тихо и не мешать мне вести допрос.

– Павловская? – презрительно цедит Загоруйко, поворачиваясь ко мне всем торсом. – Это бандерша покойной, что ли?

– Молчать! – вскакивает со своего стула Демидов и хлопает кулаком по столу. – Молчать, иначе я таки вызову конвой!

Он двигает шеей, как будто ему жмет воротник, садится опять на стул и так же спокойно говорит:

– Продолжим. Итак, мы остановились на том, что вы говорили Карауловой слова, оскорбляющие ее честь и достоинство?