В ее сердце акварель - Юлия Климова

– Всегда помни, кто ты есть, и не разменивайся по мелочам, – любила повторять бабушка, хотя в этом не было необходимости, Зофия и без многочисленных советов чувствовала в себе силу и ничуть не сомневалась, что в ее венах течет голубая кровь. Как жаль, что время меняет многое. Или не время, а люди?.. Лучше об этом не думать: портится настроение. Но власть… Какая она? Зофия покусывала нижнюю губу и хмурилась. Повезло предкам, они знали ответ на этот вопрос.

Зофия подходила к зеркалу, долго изучала отражение и привычно отыскивала во внешности особенные черты, называя их благородными. Да, ей нравилось разглядывать себя, точно картину, написанную давно умершим художником.

* * *

На полпути Леся перешла на быстрый шаг, от бега сбилось дыхание, что мешало думать и складывать одно с другим. А впрочем, что тут сложишь?..

Она старалась не вспоминать о словах Кирилла, и это удавалось, потому что гнев, разрывавший душу, не менее четко рисовал профиль другого «героя» – Василия Петровича Дюкова. Он собирал ее «на бал», тщательно подыскивал платье, покупал подарок, провожал и напутствовал… И знал, что ее ждет впереди. Он сделал ее пешкой в своей мстительной игре, потирал руки и не задавался вопросом: а может, у этой хрупкой шахматной фигуры есть сердце, и оно потом будет болеть? Или даже разрываться на части. Почему она должна нести ответственность за то, что произошло много лет назад? Да и что произошло – непонятно! Пожалуй, с уверенностью можно сказать только одно: Зофия Дмитриевна Кравчик ненавидит Василия Петровича Дюкова, и он ей платит той же монетой.

Странное предсказание.

Рыжие волосы…

Совпадение, вот и все.

Как же не хватает правды.

Месть… Да, кажется, дело именно в ней, но кто виноват, кто совершил зло? Почему Зофия Дмитриевна рассказала только конец истории? Каким было начало?

Леся представила Дюкова, нетерпеливо расхаживающего по гостиной, постоянно поглядывающего то на часы, то на окно, прислушивающегося, не звучат ли легкие шаги его жертвы…

– Я не пешка, – прошептала Леся и так резко остановилась, что на короткий миг волосы волной закрыли лицо. – Нет, я не доставлю вам удовольствия…

Еще пару секунд назад она представляла, как влетит в дом Дюкова и потребует объяснений, как бросит в самодовольное лицо Василия Петровича отточенные фразы Зофии Дмитриевны и встретится с ним взглядом, и не даст возможности отвести глаз. Но сейчас все изменилось. Мгновенно.

Он ждет ее.

Нет, не ее… Душа Дюкова не болит о щепке, брошенной в огонь. Он ждет подробного рассказа о том, как она горела и с какой скоростью по округе распространялся запах гари и серый дым, от которого слезятся глаза и першит горло…

Теперь Леся шла медленно, успокаиваясь с каждым шагом и вдохом. Есть… есть наказание для Василия Петровича Дюкова, и это наказание – тишина.

Давным-давно…

– Мы уедем отсюда… уедем… Решено. Тебе нужен свежий воздух. И здесь все напоминает о ней… – Отец расхаживал по комнате, постоянно приглаживая бороду, наклоняя голову то вправо, то влево, будто это могло спасти от очередного приступа отчаяния и тоски. Зофия смотрела на него с сочувствием и волнением, ее любимый отец за последние полгода сильно исхудал и походил теперь на Дон Кихота, уставшего биться с ветряными мельницами. – Сначала Иринка, потом Алексей… Сейчас я понимаю, как мало заботился о них, не слышал, не видел, не чувствовал… Работа, работа, работа… Никогда не повторяй моих ошибок. Слышишь? Не повторяй! Цени того, кто рядом с тобой, люби его бесконечно! Обещаешь?

После смерти матери Зофия перестала строить планы на жизнь, будто чувствовала: скоро все изменится. Окончив школу, погрузившись в заботы об отце, она так и не подала никуда документы. Ей всего семнадцать. Успеется. Да и если затяжные аллергические приступы кашля не помешали проучиться десять лет, то и с остальными трудностями можно справиться. Безусловно, ее ждет блестящее будущее, потому что в роду Кравчиков нет места глупости и бедности.

– Да, обещаю.

– Алексей… А впрочем… – Отец махнул рукой, на несколько секунд закрыл глаза, покачал головой и издал тихий стон. – Разлучила нас судьба, разлетелись в разные стороны, точно искры от костра… братья, называется… – Он горько вздохнул, подошел к креслу, устало сел и немного помолчал, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Отцу явно требовалось с кем-то поговорить, но Зофия понимала, что на роль равного собеседника не подходит. Нужен человек гораздо старше ее и мудрее. – Да, мы уедем… Меня давно зовут в Союз и предлагают хорошие условия, химики всегда были в цене, а я все же многого добился. Бедная моя Иринка, зачем же ты так рано ушла… – Взгляд отца стал тяжелее, брови сдвинулись, по лицу скользнула тень душевной боли, рот скривился в горькой усмешке. – Друзья-коллеги не поймут, и пусть, но нам необходимо начать новую жизнь. Кто знает, Зофи, может, переезд улучшит твое здоровье. Я надеюсь на это. Да, решено… Алексей, Алексей…

Дядю Зофия видела всего два раза, и случилось это лет пять-шесть назад. Брат отца вел богемный образ жизни в далекой Москве (так всегда говорила бабушка) и о родственниках в Варшаве вспоминал редко.

Родные братья, но абсолютно разные. Старший – ученый-химик, семьянин, серьезный, внимательный, строгий. Младший – художник-декоратор, предпочитающий свободу, подверженный перепадам настроения. Он то требовал внимания к своим экстравагантным поступкам (заваливал брата письмами), то прятался от всех в какой-нибудь глуши, вспыхивал и гас и, по сути, никогда не интересовался жизнью Кравчиков. Семейные корни уходили и в польскую, и в русскую земли, и каждый выбрал наиболее близкое душе место. Впрочем, Зофия знала: отец недолго размышлял и взвешивал, он хотел быть рядом со своей любимой Иринкой, и не имело значения, где строчить бесконечно длинные цепочки химических реакций. Зофие нравилось, что именно мама принадлежала к старинному польскому княжескому роду, отец бы не стал придавать этому столько значения. А мама и бабушка рассказывали так много… Дух захватывало, и гордость заставляла держать спину прямо и ни в коем случае не сутулиться.

– …строил Алексей этот дом, строил… столько писал о нем! Ничего, мы справимся… Книги я заберу с собой обязательно. И фотографии. Нужно было раньше ехать. Да, нужно.

Дядю Алексея при Зофие обсуждали редко, поэтому она знала не так уж и много. Талантлив, хорошо устроился, работает со знаменитостями, чуть ли не в очередь к нему выстраиваются, чтобы помог придумать интерьер для дачи или квартиры. Дядя и для себя оформил загородный участок и вроде довольно быстро отстроил огромный дом, в котором проживал исключительно зимой в тихом одиночестве. Зофия знала, что у дяди случались головокружительные романы (в основном с актрисами), но он категорически не хотел создавать семью, а о детях вообще не думал. Зофия запомнила его энергичным, веселым, несколько бесцеремонным человеком. Казалось, дядя Алексей знает ответ на любой вопрос. Он говорил торопливо, эмоционально, будто боялся, что сейчас кто-нибудь войдет в комнату, перебьет его и смысл сказанного навсегда уплывет в неизвестном направлении. Высокий, худой, длинноволосый. Острый нос и длинные ресницы… А еще, как оказалось, у него слабое сердце.