Третий Рим. Имперские видения, мессианские грезы, 1890–1940 - Джудит Кальб

class="p1">Третий сонет продолжает связывать культурные формы и миры, отражая литературу, музыку и архитектуру и упоминая греческого поэта V века до н. э. Пиндара, журчание воды в фонтанах и акведуки. Название сонета «L’acqua felice» относится как к акведуку с таким названием, построенному между 1583 и 1587 годами, в правление папы Сикста V, и к фонтану рядом со школой Дмитрия Иванова, и хронологические периоды снова сходятся, и русский эмигрант взаимодействует с Римом[351]. Как пишет Иванов в примечании к сонетам, этот акведук питает несколько римских фонтанов (их количество отражает множественное число словосочетания «родников счастливых»), один из них расположен возле статуй Диоскуров. Дополнительной связкой между сонетами II и III является то, что поэт Пиндар был известен своей поэмой, прославляющей олимпийские победы, а Диоскуры принимали участие в Олимпийских играх. В 11-й строке упоминаются древние «морские боги» из греко-римских легенд, создавая еще одну связку с предшествующим сонетом и его древними богами. То, что «резец» созидает этих богов, формирует связь между прошлым Рима, с его прежней религией, и искусством. Сочетание в пятой строке старославянского «кладязь» и слова «саркофаг», имеющегося и в греческом, и в латыни, снова устанавливает связь между Россией и древней античной традицией[352]. Заключительный терцет сонета, как и терцеты сонета II, имеют целью перенести читателя из прошлого Рима в его настоящее, по мере того как читатель вбирает в себя описания сонных пустынных залов периода Возрождения, слушающих голоса фонтанов.

Сонет IV – «La Barcaccia» – назван по имени фонтана в форме полузатонувшей лодки. Говорят, он был создан в память о потопе 1598 года, который принес перевернутую лодку в эту часть города, на площадь Испании [MacVeagh 1915: 197–198][353]. Иванов упоминает здесь и ступени Испанской лестницы позади фонтана, и кафе «Греко», где часто бывали творческие личности, в том числе Гоголь, который появляется в следующем сонете Иванова[354]. Как и в предшествующих сонетах цикла, Иванов использует терцеты для установления связей между прошлым и настоящим Рима: в девятой строке, впервые после сонета I появляясь в тексте, поэт использует глагол в первом лице («люблю»), чтобы вписать себя в изображение площади, полной людей и музыкантов, окаймленной пальмами и старыми оранжевыми стенами. «Бродячая мандолина» в последней строке стихотворения добавляет музыку пестроте явных и тайных отсылок к писателям и напоминает о пении поэта Пиндара (первая строка) и журчании бегущей воды (строка 14) в сонете III.

Сонет V – «11 Tritone» – получил название от одноименного фонтана (рис. 13), созданного скульптором Лоренцо Бернини в 1632–1637 годах, в эпоху папы Урбана VIII [Baedeker 1991:101].

Рис. 13. Фонтан «Тритон», Рим, из книги миссис Чарльз Маквэй «Фонтаны папского Рима» (Mrs. Charles MacVeagh. Fountains of Papal Rome. 1915)

Он находится на Пьяцца Барберини, в конце Виа Систина. На Виа Систина, в доме 126, жил с 1838 по 1842 год Николай Гоголь (табличка на здании гласит, что здесь он сочинил «Мертвые души») [Baedeker 1909:185]. Неподалеку, как позднее вспоминал Дмитрий Иванов, находилась их первая римская квартира. Таким образом, место, описанное в сонете V, расположено поблизости от того, что предстает перед нами в предыдущем сонете, согласуясь с ходом прогулки поэта по городу и с собственной хронологией Рима, включающей в себя пап эпохи Возрождения и современных русских эмигрантов. Фонтан изображает нескольких дельфинов с направленными вверх хвостами. На кончиках хвостов они держат большую раковину, на которой восседает греческое морское божество – Тритон. Иванов использует в его описании слово высокого стиля «демон» в его архаичном значении обращения к любому сверхъестественному существу. Тритон трубит в раковину в форме улитки, для описания которой выбрана необычная форма слова – «улита». Читатель снова отмечает акцент, который Иванов делает на различных видах искусства и чувствах: здесь возникают словосочетания «не зычный тон», а «струя лучом», пронзающая лазурь неба. Связь между искусством и природой подчеркивается далее во втором катрене, где итальянский зной, который заставляет каменные плиты фонтанов метафорически взывать о тени к итальянским пиниям, противопоставлен зеленому мху, растущему на Тритоне. Иванов явно отражает тему взаимодействия природы и культуры в седьмой и восьмой строках, отмечая сходство между причудливыми качествами «старинного сна» резца Бернини и природными линиями. Сон в этом сонете напоминает о спящих дворцах в сонете III (строка 12), и стихотворения Иванова вновь сплетаются в хитроумную художественную и хронологическую систему, в которой останки былого могущества продолжают жить в дарящем вдохновение искусстве.

Как и в более ранних сонетах, в сонете V Иванов использует терцеты, чтобы вписать себя в текст; здесь он употребляет глагол «веселюсь» в отношении творения Бернини и затем упоминает свою прогулку от Четырех фонтанов к Пинчио, где раньше бывали Гоголь, Александр Иванов, а также скульптор и гравер XVIII века Пиранези. Иванов помещает себя в компанию творцов, живших ранее в Риме, тем самым вызывая в памяти персонаж Данте и его встречу в «Аду» с легендарными поэтами[355]. Русские писатели и художники занимают место рядом с итальянским скульптором и гравером, а упоминание римских пиний вызывает в памяти композитора Отторино Респиги и его сочинение «Пинии Рима», хорошо знакомое Иванову[356]. Все творцы сходятся вместе, чествуя природу и память: в 14-й строке Иванов упоминает Титанов, в числе которых была Мнемозина, то есть Память, мать муз. Рифма Иванова «Титанов» – «фонтанов» подчеркивает важную связь между ними: вода фонтана, постоянно устремляющаяся вверх и стекающая вниз, показывает священную тропу, которая ведет к воспоминаниям о себе через воспоминания о единстве человеческого и божественного, которые затем воплощаются в пробуждающих дух художественных формах. Таким образом, Рим и Россия связываются друг с другом через своих творцов прошлого и настоящего, выполняющих свою священную, вечную миссию воскрешения сущности этого мира в гармоничное религиозное единство.

Сонет VI, в котором появляется «Фонтан Черепах» (фонтан «Тартаруге»), дает зарисовку настоящего, где появляется поэт, который соединяется с аристократическим римским прошлым через истоки этого фонтана (рис. 14).

Скульптуры «отроков», танцующих на дельфинах в фонтане XVI века, напоминают танцующих морских божеств, о которых Иванов пишет в сонете III (строки 10–11). Нарушив свою обычную схему – вводить новую тему в терцетах, – в первом терцете сонета VI Иванов развивает темы, начатые в катренах: мальчики продолжают весело резвиться. В заключительном терцете, однако, поэт снова появляется, ловит отголоски меланхолий Лоренцо и предается «неге лени и приволья», создаваемой фонтаном. Выбор Ивановым слова «лени», а вслед за ним «приволий» – очевидный пример использования поэтического языка пушкинской эры. Но употребление форм множественного числа – «приволий» и «меланхолий» – представляет