Княгиня Ольга - Александр Антонов

Чистый помыслами и делами отрок Святослав, узнав истинное течение событий в последние годы жизни князя Игоря, невзлюбил не только отца. У него родилась неприязнь к воеводе Свенельду. Дошли же до Святослава через многие уста слова воинов, кои сказали князю Игорю: «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, да и ты добудешь, и мы». И послушался их Игорь — пошел к древлянам за новой данью и прибавил к прежней вдвое, и «творили насилие над ними мужи его». Узнал Святослав еще многую правду о походе отца в Древлянскую землю. И видел не только вину отца за причиненное древлянам горе, но и вину Свенельда, здравствующего ныне. Затаил князь — отрок обиду на первого воеводу. Да напрасно, как сам скажет позже. Выплеснул бы ее в лицо лиходею и легче было бы, и новое зло не свершилось бы по воле Свенельда. А быть ему через многие годы. Не придет Свенельд с дружиной на днепровские пороги, дабы спасти князя и его малую дружину от орды печенегов князя Кури. Не страдая совестью, но по злому умыслу, берегом Днепра, минуя орду, уйдет он в Киев и поступит на службу к князю Ярополку[9], сыну Святославову. Того князю Святославу не дано было знать. А пока он мирился с воеводой Свенельдом, потому как видел в нем лучшего воина своей державы, достойного милости за прежние промахи.

Ссора между князем и воеводой вскоре все‑таки вспыхнула.

Утром, после Рождества Христова, в Вышгороде близ княжеского терема остановились крытые сани, запряженные парой белых, резвых коней. Не без труда из саней выбралась боярыня Павла, а следом выпорхнула Малуша. Павла знала, что в палатах уже никто не спит, и прошла в трапезную. Там сидели Асмуд и Свенельд.

— Вы‑то мне и нужны, голуби, — сказала Павла.

— Вкуси с нами пищи, а потом уж и зови к ответу, — предложил Асмуд.

— Вот разве что Малушу чем попотчуете. А мне‑то вроде бы и некуда. — Павла не обижалась на свою полноту, подсмеивалась над собой, — Эко меня вширь понесло. Те перь и в седло не могу подняться. Да то побасенки. Вам же, воеводы, в Киев пора. Матушка княгиня вече собирает. Совет держать. И вас, и князя Святослава требует.

— Великий князь уже в поле с дружиной, ратной справой занят, — сказал Асмуд.

— Так пошлите за ним. Срок вам малый отпущен на сборы, — потребовала Павла.

— Ладно, боярыня, не гони нас, успеем ко времени, — отозвался Свенельд и спросил: — Ты лучше скажи, когда княгиня вернулась из Берестова и зачем бояр, воевод, старцев зовет на совет?

— Эх, воевода, ты все лучше меня знаешь. А я по простоте бабьей ничего не ведаю. Велено позвать вас, вот и…

— Полно, боярыня! Никто, кроме тебя, не ведает, чем матушка княгиня дышит. Вот и открой, — настаивал Свенельд.

— Сам у нее спросишь, — строго сказала Павла, — а мне некогда воду в ступе толочь. Где там князь? Сама его найду. Малуша, за мной! — позвала Павла дочь, уходя из трапезной.

— Тебе не найти его, Павла, — крикнул вслед Асмуд, — Вот Свенельд готов за ним на коне отправиться. — И Асмуд побудил его: — Иди, воевода, за князем. Ноне он у дубовой рощи.

Свенельд был рад этому поручению. Он понял, что в Киеве, а еще раньше — в Берестове, случилось то, чего он никак не мог ожидать. И, судя по поведению Павлы, все шло там не в его, Свенельда, пользу. Похоже, что княгиня Ольга явилась в Киев на щите. Богомил же если и вернулся, то битый. А может быть, и того хуже, придавила его Ольга своей тяжелой рукой так, что не выползет из Берестова. И, знамо дело, Богомил не будет тонуть один, а его, Свенельда, ухватит за собой. И настал час постоять за себя. Не дожидаясь, пока приведут ему коня, сам поспешил на конюшню, оседлал своего скакуна и наметом умчал из крепости в чистое поле. Да по следам, по следам пустился к группе всадников, маячивших на окоеме. Хотя отроки и шли быстро, Свенельд догнал их.

И вот уже воевода бок о бок с князем Святославом.

— За тобой явился, князь — батюшка, — сказал воевода.

— В чем нужда? — спросил князь.

— Матушка в Киев зовет не мешкая.

— Мне вовсе туда неохота.

— Ты как выслушаешь меня, так поймешь, что неотложно там должен быть, князь — батюшка.

— Ну говори, — Кафтан на князе нараспашку, шапка чуть держится на макушке, смотрит задорно, лицо в румянце.

— А вот как повернешь в крепость да отроков оставишь здесь, так все и поведаю.

— Быть по — твоему, — ответил князь, повернулся к отрокам и приказал: — Рулав, веди полусотню на справу, а я — в крепость, — Князь взял путь на Вышгород и повел коня шагом.

Минуты две князь и воевода ехали молча.

— Говори же, мы одни! — потребовал Святослав.

— Трудно слово вымолвить, батюшка князь, сердце останавливается. А сказать вынужден. С матушкой твоей случилась беда.

Щеки князя медленно побледнели. Сорвавшимся голосом спросил:

— Какая беда? Она жива?

— Жива и здравствует. Да уж лучше бы, чем так…

— Что — так? Зачем терзаешь, воевода? Зачем? — сорвался Святослав, — Говори прямо!

— Прямо и скажу, а там казни! Твоя матушка уходит от нас.

— Куда? Зачем?

— Она отреклась от нашей веры, князь — батюшка, и уходит к назареям.

— Кто такие назареи?

— Она уходит к христианам! К тем, что живут близ храма Илии! — закричал Свенельд в ярости.

— Ну и что? — не удивился и не возмутился князь, — Моя матушка уже стара, и ей вольно делать то, что влечет, — спокойно рассудил князь и даже усмехнулся, — Ну и перепугал же ты меня, воевода.

И разразилась в груди Свенельда буря брани и негодования. На себя, на князя — малое же дитя, который не понимал, что случилось непоправимое. И Свенельд взорвался, забыл, что рядом с ним великий князь. Он закричал, словно на смерда:

— Как ты можешь смеяться?! Она же продает веру твоего отца!!! Нашу с тобой веру! Веру твоей дружины! Да ты, я вижу, еще дитя умом, хотя в седле хорошо сидишь! Надо мчать в Киев и всех назареев вон из города! И матушку ты должен обуздать своим великокняжеским словом! Тебе пора встать у кормила державы, а матушке твоей время ид ти за своим супругом! Время! За мной же, князь! За мной! — И воевода помчался к городу.

— Стой! — крикнул голосом мужа Святослав. Он пустил своего скакуна наметом и вскоре обогнал Свенельда, преградил ему путь. — Стой, воевода! — И для пущей важности Святослав обнажил меч.

Свенельд осадил коня.

— Убери меч, князь, не гневи бога!

— Слушай же, воевода! — Князь с силой послал меч в ножны, — Слушай! Я тебе долго верил и чтил, как отца. Теперь же конец сему. Ты оскорбил великого князя. Он уже не дитя ни умом, ни силой, но воин. Великий князь понимает, что ты, воевода, пытаешься подмять мою матушку под себя и встать за моей спиной правителем. Ждал ли ты сие услышать? Вижу, что не ждал! Слушай еще. Ни я, ни ты в Киев не поедем. Судить великую княгиню не будем. И сего я никому не позволю. Напомню тебе слова учителя мудрости Ингелота: простые смертные не судят великих князей, над ними един судья — мироправитель. Потому говорю: ежели не желаешь себе худа, сиди в Вышгороде, служи исправно своему князю. Да будь исправен в ратном деле — урок тому в упрек тебе — невзятый Искоростень. Большего от тебя князь не требует, — Святослав рванул поводья, конь от неожиданности взвился на дыбы, заржал и галопом помчал князя к отрокам, кои кружили в полуверсте.