Хозяйственная история графини Ретель - Татьяна Михаль

— Но вы так и не сказали, для чего вам рабы… ведь сами говорите, что нищета… А их кормить надо, где-то селить… — бормочет озадаченный и пришибленный моим рассказом барон.

И я со вздохом начинаю говорить о своих планах: про строительство дорог; что хочу организовать колхоз и поднять на новый уровень животноводческое хозяйство графства.

Про гору с золотом молчу.

Священнослужитель и барон долго молчат, переваривая полученную информацию.

Потом Антоний говорит:

— Но почему вы не обратились за помощью в соседние графства? Или нам бы написали, графиня.

Угу, угу. Написала бы я вам. Знаю я, как чиновники умеют красиво отписываться и отбрыкиваться от просящих. Красивостей наговорят, с три короба наобещают, а потом в бесконечный ящик свои же обещания и отправят или какую фигню подбросят, как старую сгнившую кость надоедливой собаке.

— И что бы вы сделали? — спрашиваю строго. — Золото бы выслали, или хотя бы продуктов, чтобы мы зиму пережили? Али Зеррана к ответу призвали? Что?

Барон опускает взгляд.

Ну этот понятно, даже одного медяка бы пожалел. А чего посерьёзнее и вовсе не стал бы делать.

Антоний буравит меня недовольным взглядом, ему не нравится, что я поставила его перед таким сложным вопросом.

— Даже слово бодрое помогло бы, дитя, — выдал он в итоге гениальное.

Мда-а-а… От бодрого слова мои люди конечно же бы с голоду не передохли. Великая щедрость духовная. Питайтесь, дети мои, духом святым, авось и доживёте до весны. А нет, значит, грехи у вас тяжкие были, вот и поделом вам.

Судя по недовольно поджатым губам Агнесс, настоятельница думает также. Керуш тоже хмурится. Эрдан… не знаю, он за спиной стоит, но думаю и он не рад такому ответу.

Потом убираю с лица всю строгость и снова говорю спокойным и размеренным тоном:

— Я приехала в Расторг не для того, чтобы кого-то тут учить или чего-то требовать. Мне не нужно ничего чужого. Я забочусь о себе и своих людях, просто знайте это.

И если что, за своих людей глотки всем перегрызу.

— Тем более, о своём положении я доложила отцу своему и… — выдерживаю театральную паузу, делаю глоток воды, будто у меня горло пересохло и договариваю: — и королю. Он уже отписал мне свой ответ.

А вот о чём отписал — молчу.

Священнослужитель и барон явно недовольны тем, что я не рассказываю им, что же мне написал монарх. Вот и пусть думают-гадают.

— Ваше Сиятельство, а вы не думали, что скажет король, когда узнает о вашем поступке? — хитро так интересуется барон.

Хитро же улыбаюсь ему и отвечаю:

— Его Величество всё знает.

Ну-у-у, точнее, не совсем знает, а скоро узнает…

В глазах мужчин читаю вопрос.

Но я не говорю им больше ничего.

Священнослужитель открывает рот, чтобы спросить меня, как же отреагировал монарх, и получила ли от него в принципе какой-то ответ, как в комнату резко врывается человек Эрдана и знаками даёт понять своему командиру, что дело не терпит отлагательств.

Эрдан тихо извиняется и быстро подходит к своему воину. Тот явно возбуждён чем-то и очень выразительно шепчет начальнику в ухо некую важную новость.

Эрдан кивает и отпускает юношу, а сам направляется ко мне. И на его лице отражены довольно яркие эмоции.

Да что случилось-то?

Склоняется ко мне.

— Госпожа графиня, — обращается Эрдан ко мне едва слышно. — Кельраны вернулись и просят вас.

О-о-о…

О-О-О!

Едва удаётся мне удержать лицо и не выдать ни одной эмоцией, ни взглядом своего волнения. Киваю Эрдану и обращаюсь к гостям:

— Прошу простить меня, возникло крайне важное дело, что требует моего непосредственного участия. Коль у вас больше нет ко мне вопросов, то мои люди проводят вас. А если есть, то можете навестить меня снова.

Вот так, вежливо послать и намекнуть, что видеть обоих больше не желаю.

Кельраны! Я иду к вам! Что же произошло? Боже, как любопытно! Хоть бы они передумали!

Мне едва удалось сдержаться, чтобы пулей не метнуться на выход. Этикет-с, ё-моё.

* * *

Изабель Ретель-Бор

Изаму-Ханси, из рода Кэтсеро стоит передо мной во всей своей красе: хищный, опасный, готовый к бою.

Раны уже затянуты. Значит, не побрезговали услугами целителя.

Новая одежда, да и оружие при нём. Правда, сомневаюсь, что это личное оружие. Скорее всего, купил в Расторге местные «ножи».

Почему-то кельрану такой меч совсем не шёл. Чересчур громоздкий. Но за неимением лучшего и такое сойдёт.

Изаму стоит передо мной один.

Где его люди? Где остальные кельраны?

Или что-то уже произошло?

Заканчиваю осмотр и говорю:

— Уж и вечер добрый, уважаемый Изаму-Ханси. Удивлена, что снова вижу вас. Надеюсь, ничего не произошло?

Кельран кланяется и сразу без реверансов переходит к делу.

— Не совсем вечер выдался добрый, госпожа графиня. Вы дали нам свободу. Отпустили. Но не всем в Расторге ваше решение пришлось по нраву. Некоторые решили, что мы всё ещё невольники и должны вновь оказаться в цепях. Мои люди сейчас находятся запертыми, практически снова пленники у одного купца, который не боится гнева градоправителя. Мне удалось уйти. И вот я здесь.

Замираю истуканом и сжимаю руки в кулаки. Что за драные псы осмелились идти против закона! Я купила. Я дала свободу. Тогда, какого хрена?

— Разве вы не могли постоять за себя? — задаю весьма любопытный вопрос.

Раз кельраны не могут отбиться от кучки купцов, то что они тогда за воины такие хвалёные?

— В том то и дело, госпожа графиня. И я, и мои воины могли бы легко расправиться со всеми, кто осмелился нас снова неволить. Мы не щадим никого, госпожа. Но нас нет никакого желания настраивать против своего королевства ваше королевство, госпожа. У меня на родине говорят так: даже потерянная подкова у коня может стать причиной проигрыша в войне.

О! В моём мире есть точно такая же японская пословица: Из-за не забитого гвоздя потеряли подкову, из-за потерянной подковы лишились коня, из-за лишенного коня не доставили донесение, из-за не доставленного донесения проиграли войну…

— Любая мелочь может привести к неутешительному результату. Мне бы не хотелось, чтобы из-за нас могла разыграться война. Потому что если мы начнём, то не остановимся. Местные не станут смотреть в стороне, они примут бой. И проиграют. Король узнает… Лишь по этой причине люди Расторга всё ещё живы, госпожа. Мои воины послушны моему приказу ничего не предпринимать. Но если вы нам откажите в помощи — я пойму. И так вы слишком многое для нас уже сделали…