Удивительные истории о веществах самых разных. Тайны тех, что составляют землю, воду, воздух... и поэзию - Петр Образцов

Приведем простой пример. Вот два родственника – сера и селен. Сера известна испокон веков и отчасти вросла в человеческую культуру (вернее, искусство, то есть систему отражения чувств художественными средствами – мы тоже умеем выражаться почти по‐научному!). Сернистый газ изрыгают вулканы, им окуривают грешников в аду и фрукты для сушки, из серы изготовляют смертоносный порох. Так что ее довольно легко вставить в стихи, вот, например, Аполлон Майков в поэме об Апокалипсисе пишет:

А бедный селен? Никакой поэт не обратит на него внимания. И причина проста: мы о нем знаем лишь то, что он входит в состав некоторых шампуней от перхоти, а также используется в полупроводниковой промышленности и в медицине (в качестве довольно действенного противоракового средства). Как‐то не вдохновляет. С другой стороны, трудно здесь удержаться от того, чтобы не привести стихотворение Константина Вагинова (одного из самых волшебных и целомудренных русских поэтов), где упоминается известное небесное тело, как бы тетушка нашего несправедливо обойденного элемента, названного в ее честь:

Поэзия, однако, развивается, и наш современник Алексей Цветков ухитрился вставить в свои стихи даже название одного экзотического редкоземельного элемента. Но тут, как говорится, все чисто, все путем. Этот элемент, который еще двадцать лет назад абсолютно никого не интересовал, в последние годы стал центром больших человеческих и политических страстей, поскольку незаменим в микроэлектронике, добывается в Китае подпольно, дефицитен – словом, чем не воспетое множеством бардов золото или серебро.

К химии мы еще вернемся. А пока заметим, что освоение поэтического мастерства продолжается всю жизнь и вовсе не сводится к изучению и оттачиванию «техники». Да, рифмы, размер, повторы, метафоры, метонимии, звукопись – все это помогает тексту, состоящему из как бы обычных слов, стать поэзией. Но вот загадка: хорошие стихи (как и любое искусство) обязательно содержат некое «темное вещество» и «темную энергию», как наша Вселенная.

Для справки: темное вещество – «общее название совокупности астрономических объектов, недоступных прямым наблюдениям современными средствами астрономии (то есть не испускающих электромагнитного или нейтринного излучения достаточной для наблюдений интенсивности и не поглощающего их), но наблюдаемых косвенно по гравитационным эффектам, оказываемым на видимые объекты. Ученые считают, что количество темной материи как минимум в пять раз больше количества видимой».

Энциклопедия оптимистически подчеркивает, что темное вещество нельзя наблюдать современными средствами. Не знаем, не знаем. Авторы уверены, что многие загадки мироздания познаваемы для человеческого ума не более, чем законы музыки и воздухоплавания – для аквариумного сомика. Может быть, именно в этом отчасти и состоит прелесть жизни. Ну и в том, разумеется, что мы теми или иными окольными путями (например, с помощью науки и искусства) способны хоть ненамного да приближаться к познанию непознаваемого.

Итак, поэзия всегда больше суммы слов, из которых она состоит.

Как говорил об этом Мандельштам, «поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала».

А разве химия отчасти не такова? Сумма элементов, смешанная в определенной пропорции, не имеет ничего общего с такой же смесью, но организованной в новое вещество, которое может быть и лекарством, и ядом, в зависимости от своей структуры. Как это вещество обладает уникальными свойствами, так и художественный текст несет в себе неожиданный новый смысл. Более того, катализирующие свойства, например, ферментов возникают не у любой молекулы, а лишь в случае, если она обладает и строго определенной вторичной структурой (скажем, свернута в спираль или в клубок) за счет водородных связей, которые, честно говоря, даже и за порядочную химическую связь многие не считают.

В школе нас важно учили, что в литературе имеются форма и содержание. Форма – это (в случае поэзии) перечисленные выше побрякушки типа размера и рифм (без которых, заметим, японская поэзия прекрасно обходится, да и не она одна) или иных художественных приемов. Содержание – это та идея, которую хотел выразить автор.

Бедная литература, несчастные старшеклассники!

Развивая подобный подход, можно утверждать, что, допустим, тигр тоже обладает формой (телом тигра) и содержанием (идеей тигра, типа наброситься на корову, а то и на человека, рычать и вообще «светло гореть посреди полночной чащи», как писал Блейк.) Можно и человека разделить на «тело» и «душу» – и на первый взгляд это будет звучать убедительно, если под «душой» понимать высокие устремления, свойственные отдельным представителям этого «рода лукавого и прелюбодейного» (Мф. 12:39), он же «порождения ехиднины» (Мф. 3:7).

В то же время если предложить человеку бессмертие в виде сохранения жизни его мозга, помещенного в стеклянную банку (как в одном страшном рассказе Роальда Даля), то этого несчастного, скорее всего, передернет от ужаса и отвращения. Хотя, казалось бы, чем плоха жизнь в банке? Можно играть самому с собой в воображаемые шахматы, обдумывать философские вопросы, размышлять о времени и о себе. Но – не привлекает нас эта перспектива, и многие атеисты любят дразнить верующих христиан тем, что в так называемом раю им будет невыносимо скучно, несмотря на все радужные перспективы провести вечность, играя на арфе и восхваляя Господа Бога.