Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад - Мария Шенбрунн-Амор

Да только король пекся вовсе не об интересах своей кузины Констанции или о благе друга и родича Мануила Комнина, а о том, чтобы Антиохия не попала окончательно под влияние Византии. Коварный суверен, неверный родич и лживый друг, он надоумил вверившегося ему василевса предпочесть пышной лилии скромный лютик.

Будущей василиссе принялись по всему Утремеру собирать невиданно роскошное приданое, а обойденная Мария превратила жизнь в антиохийском замке в кромешный ад. Со смерти Грануш Констанция редко покидала свою опочивальню, но Мария настигала ее и там, врывалась вихрем, вываливала обиду:

– Мадам, ее уже в королевских приказах именуют «будущая императрица Константинополя»! Князь должен что-то предпринять!

– Не вздумай приставать с этим к князю! Только этого не хватало. Он уже и так столько всего предпринял, что ему на глазах у всех пришлось землю есть, лишь бы Мануил простил его.

Мария замерла, пораженная догадкой:

– Так вот почему император обошел меня! Чтобы не родниться с вашим бешеным Шатильоном!

Констанция отсчитывала капли имбирного эликсира в хвойный напиток. Ибрагима больше не было, Грануш лежала в сырой земле, даже Арам куда-то запропастился, а Филиппа кашляет и Агнессу по вечерам лихорадит. Мария покрутилась по комнате, не дождавшись ответа, воскликнула:

– Мадам, я вижу, вам все равно, что со мной случится!

– Да что с тобой может случиться, дочь моя? Найдется жених и для тебя. На Мануиле свет клином не сошелся.

– Но я хочу именно императора! Вы, мадам, вышли замуж за кого хотели, почему же я должна отдать императора этой выскочке Мелисенде?

У Констанции давно не осталось ни сил, ни желания кого-либо утихомиривать:

– Потому что я была правящей властительницей княжества и могла сама выбирать супруга, а ты должна ждать, чтобы выбрали тебя, вот почему. Хоть ты и считаешь себя пенорожденной Афродитой, но своего у тебя – три простыни и две скатерти, Мария.

– Мадам, имея такой выбор, вы должны были выбрать лучше! Теперь из-за этого шального ничтожества я лишилась возможности стать императрицей!

– Десять… Одиннадцать… Двенадцать… – Констанция заткнула горлышко кувшинчика мягким воском, аккуратно вытерла руки. – Может, пойдешь и самому шальному ничтожеству в лицо заявишь, что это он у тебя империю украл?

Мария смутилась, но тут же нашлась:

– Это не он украл. Это всё эта серая моль Мелисенда! Я же помню, как василевс на турнире пожирал меня глазами!

– Мария, лучше молчи об этом, если не хочешь до пострига допрыгаться. Мануил в то время женат был! Тебе не добавляет чести, что ты сама тогда чуть не на колени к нему садилась!

Мария побледнела, раскрыла рот, но не смогла выдавить из себя ни звука, только бессильно ловила воздух губами. Констанция сразу пожалела о суровых словах, вскочила, перевернув целебную настойку, обняла дочь. Ах, Мария, прости, прости, душа моя! Так уж мы, женщины, устроены, что за любую собственную жестокость и измену нас мучает меньший стыд, чем за неудавшуюся попытку завлечь мужчину!

– Это я одна виновата, я должна была тебя удержать, остановить, но я же сама в материнском тщеславии надеялась, что если ты императору понравишься, он предложит тебе почетный брак с кем-то из свойственников. И это еще возможно, не отчаивайся.

Мария бросилась матери на грудь, обе разрыдались.

– Мадам, я не могу. Я умру, если Мелисенда будет императрицей, а я – простой дамой при ее дворе! Как он мог предпочесть мне ничтожную тихоню?! Как? Она же заморыш прибитый, взгляд косой, руки потные, ногти сгрызены, косолапая. И разве можно сравнить графство Триполийское с Антиохией?!

– Это не он выбирал, дитя мое. Это все происки короля, его вина. Василевс из учтивости его совета спросил, а Бодуэн уже позаботился сделать союз с Триполи неизбежным. Король давно нам больше враг, чем друг. Он и лекаря моего отказался спасти, и Рейнальда на произвол судьбы в Мамистре бросил.

Мария бросилась на колени, обхватила ноги матери:

– Милая мама, неужели ничего нельзя поделать?

– Ничего, дочь моя. Нечего и мечтать, чтобы император породнился с Шатильоном.

Хоть и ответила так дочери, сама тоже не могла смириться с крахом всех надежд. И права Мария, все это – вина Шатильона. Из-за необузданного и неистового Рейнальда Антиохия теряет союзников и силу, превращается в изгоя, из-за князя в последние годы Констанцию и ее близких поражают одни несчастья и невзгоды!

Только глупая Филиппа, на три года младше сестры, простодушно недоумевала:

– Да этот Мануил – старикашка невзрачный! Он же тебе даже не нравится!

Из замурзанного сорванца Филиппа превратилась в милую, покладистую, светловолосую девушку с привлекательным круглым лицом, длинными ресницами и нежным ртом. Ее прелесть была блеклой копией яркой красы Марии, и нрав ее тоже был тихой заводью по сравнению с горным водопадом старшей сестры. Филиппа целыми днями мечтала о любви, распевала трогательные шансон де фам, плела венки и тоскливо вздыхала: жизнь ее проходила попусту вовсе не потому, что в ней не хватало поклонения и власти, а потому, что ей уже целые тринадцать весен миновало, а ожидаемый прекрасный рыцарь все мешкал и мешкал. Но морщинистый и плешивый Комнин, да будь он хоть властителем всего подлунного мира, ей и задаром не был надобен. Щеки Марии вспыхнули от злости:

– Филиппа, ну что ты вообще понимаешь?! Это тебе нужно миловидное как серафим ничтожество, лишь бы сочинял любовные кансоны, падал на колени и клялся в страсти. Какая разница – нравится мне Багрянородный самодержец или не нравится?! Мне в тысячу раз меньше нравится, что весь Утремер возложил чаяния на эту блеклую тень, что не я, а ничтожная Мелисенда будет правительницей Ромейской империи!

– Мелисенда вовсе не блеклая! Она красивая и славная девушка!

По мнению Филиппы, сестра не в меру гордилась собственной внешностью и совершенно напрасно отказывала всем остальным девицам, сестер включая, в праве нравиться мужчинам.

– Ничего себе будущая императрица! – Мария сгорбилась, вздернула плечи, скосила шею набок, исподлобья уставилась на Филиппу диким испуганным зверьком, руки ее судорожно зашарили по юбке и лифу. Сестра не удержалась, захохотала:

– Злючка ты, Мария! Если бы хоть что-то из того, что ты о ней говоришь, было правдой, василевс уже давно бы от нее отказался. Говорят, его посланники выпытали о ней всё, ей даже пришлось дохнуть на каждого, и византийские медики ее нагую обследовали. Ничего – ни косоглазия, ни вшей, ни потливости, ничего из того, что ты о ней рассказываешь, не нашли. Да пусть она будет себе на здоровье императрицей. Подумаешь! Это же не настоящая правительница, один титул. Вся тоскливая жизнь василиссы проходит в терпеливом присутствии на занудных церемониях и службах, а по ночам еще, представь, этот сморчок Мануил…

– Ах, Филиппа, ты просто невыносимо глупа! Уж поверь мне, я бы не стояла византийской иконой! Я бы родила наследника и управляла всей империей! Весь мир был бы в моей власти!