Византиец. Смоленское направление - Алексей Борисов

Представитель церкви задерживаться в гостях не стал. Утром, после плотного завтрака, он сел в рыбацкую лодку и отчалил восвояси. В воскресенье, в келье настоятеля церкви Михаила Архангела Ермоген докладывал о поездке. Священнослужители вели разговор при закрытых дверях, однако говорили шёпотом.

- Ромей, безусловно, воинского звания, чин не малый, образован, знает латынь, при звуках родной речи улыбнулся, но говорить на ней не стал. Скрытен.

- Почему решил, что воин?

- Воинская выправка, её не спрячешь, коли привык носить доспех и ещё, своих людей он назвал 'банда', не сотня как у нас, а именно на ромейский манер. Потом сделал вид, что оговорился. - Пояснил свои наблюдения Ермоген.

- Что ещё интересного видел? - Заметно нервничая, спросил настоятель у собеседника.

- Лагерь построен почти полностью, использовали множество камня и досок, гвоздей вколочено немыслимое количество. Все строения на своих местах и тщательно вымерены, наверняка использовали чертежи. Я даже специально подсчитал расстояние, с точностью до полшага. Люди живут в полотняных шатрах, а не в землянках. Все воины в одинаковой одежде, работники тоже, чувствуется организация. - Ермоген на секунду прервался, давая возможность переварить информацию настоятелю.

- Говори, всё в порядке. - Настоятель махнул рукой, давая понять, что готов слушать дальше.

- Часовню выстроил богато, крыша покрыта какой-то смолой с золотом или чем-то очень похожим на это. На образах ромейские святые воители, дары преподнёс, сейчас покажу.

Ермоген развязал опухший сидор, и запах ладана заполнил келью.

- Афонский. - Всё, что смог произнести настоятель, чутко уловивший аромат благовония.

- Просил Алексий передать просьбу, - глиняная амфора с лампадным маслом тяжело опустилась на стол, - зело интересует его летописи города.

- Разрешить можно, но не сейчас. Пусть никеец проявит себя, а то ишь чего придумал, боярин из какого-то Мурманска. За дураков нас держит, света не знающих?

Настоятель поднялся с лавки, он был доволен, что послал самого опытного своего человека. Всё стало на свои места, он не ошибся в предположениях, а это всегда радует. Пройдясь из угла в угол, он отпустил Ермогена по своим делам.

Парус лениво хлопнул, захватил ветер, и снова повис тряпкой. Ладья шла по течению реки, помогая путешественникам поскорее добраться до дома. Безобразие с ветром началось после прохождения самого тяжёлого участка пути - волока. Пахом Ильич, сидя на баке, игрался с кортиком, раскручивал рукоятку, нажимал на кнопку пружины, подстраивал клинок к солнцу, пуская зайчики, и тут в борт ударило плывущее дерево, хорошо, что вскользь. Ладью качнуло, а кортик, выскользнув из рук купца, вонзился в планширь, чуть было не слетев в воду. Новгородец схватил дорогое оружие, и, спрятав в ножны, полез осматривать борт, провожая коротким взглядом плавун. Серьёзного повреждения не было, но с тех пор парус никак не хотел поймать ветерок, словно кто-то обиделся, что сверкающая железка не ушла на дно. Один из членов экипажа втихаря даже покрошил кусок хлеба в воду - речной бог не внял подношению. Команда ладьи, помимо оплаты за рейс, имела торговую долю в грузе и соответственно переживала. Люди спешили домой, видя беспомощность паруса, стали потихоньку доставать вёсла, готовясь в любой момент вставить их в отверстия уключин.

- Покуда Ловать не пройдём, не будет нам ветра попутного. - Пробурчал кормчий, косясь на Пахома.

- Будет ветер, будет, не трогай вёсла, ребята.

Купец надел на голову фуражку, подошёл к носу ладьи, опёрся рукой на осиновую балку форштевня и что-то забормотал. Парус ещё раз хлопнул материей и стал постепенно раздуваться. Скорость движения резко возросла, по ладье пронёсся гул одобрения.

- Хе, батька научил, что сказать реке надо, - обращаясь в сторону гребцов, сообщил Ильич.

Подобные заговоры существуют и до сих пор, передаются из поколения в поколение, людьми, живущими на реке. Вроде мистика, но зачастую действует. По отношению к купеческой ладье, сила заговора была недолгой. Спустя час судно ощетинилось вёслами, и гребцы принялись за работу.

* * *

Летом, мелководная Ловать опасна для судоходства. В иных местах, кажется, только руку протяни с невысокого борта ладьи, как коснёшься дна. И только небольшая осадка речного судна позволяет скользить по водной глади, а не скрежетать килем, вздымая за собой ил. В Луках, названных так, не иначе из-за берегов реки, изогнутых подобно плечам стрелкового оружия, Пахом Ильич планировал провести последний длинный отдых, когда команда отдыхает сутки. Оптимально было двигаться по реке весной, в разлив, но не всегда удаётся подгадать сроки. Да и не жалел никто об опоздании, задержка в Смоленске многократно окупила потраченное время. В Новгород помимо дорогого товара купец вёз идею поиска нового торгового маршрута - в Мурманск. То, что такого города не существует, Ильич не знал, в разговоре с Лексеем промелькнуло название Кола, и он предполагал, что это и есть та сказочная Гиперборея, про которую как-то рассказывал старый грек, давно обитающий в Киеве. 'Жаль в этом году поход не удастся организовать, - рассуждал Пахом, - компаньон просил не затягивать с железным заказом, придётся вскоре возвращаться обратно, - добра от добра не ищут'. Впереди показалась Дятлинская крепость, от острова до самого города был наведён мост. Пахом Ильич прикинул на глазок расстояние, и решил подойти к пристани с форсом. Вёсла вспенили реку, рванув ладью в сторону причалов.

- Поднажмём, ребята, - подбадривал гребцов Пахом, - навались! Ии-и раз, ии-и раз.

На пристани мытарь попытался взыскать торговую пошлину, но узнав, что ладья лишь возвращается в Новгород, к себе домой (торговли не будет), взял резану за постановку у причала, покрутился немного, больше для вида, нежели из чувства долга и улизнул. Оставив вахтенного, Ильич вместе с экипажем сошёл на берег. От мостиков дорога расходилась в две стороны: одна к рынку города, а вторая к подолу, где из прочих строений выделялась просторная изба с соломенным навесом во весь двор. Над крышей витал дымок, и купец безошибочно определил предназначение сооружения. В надежде встретить кого-нибудь из знакомых, новгородец отправился в харчевню, послушать новости. Из Новгорода ладья Пахома Ильича ушла в сентябре, через три месяца будет год, как не был он дома. Что происходило за это время на Родине, требовалось узнать, если и не из первых рук, то хотя бы со слов посетителей таверны. А говорунов и рассказчиков там собиралось предостаточно.

Разговоры были на неприятную тему, орденские немцы и прочие схизматики косо поглядывали на русские земли, периодически пробуя на зуб крепость обороны погостов. Слова Лексея повторялись, для Пахома это не было новостью, новгородец кивал с серьёзным видом, подтверждая слова очередного оратора, докладывавшего о скором набеге свеев на Ладогу. Ему ли было не знать? На ладье, в плотно закрытом тубусе, лежала карта устья Ижоры с предполагаемым местом высадки шведских разбойников, о котором присутствующие и не догадывались. Из торговых же новостей выходило, что мехами и воском заниматься в этом году было не столь выгодно как прежде, цены упали, зато возросла стоимость закупки хлеба. С продовольствием было туго, но о надвигающемся голоде никто не говорил, так как неурод зерновых компенсировался неплохим урожаем репы. Ни то, ни другое купца не интересовало, дёготь всегда был в цене, так что за свою мошну можно было не беспокоиться. Торговцев тканями и готовой одеждой новгородец не встретил, узнать ничего нового не смог, выпил кувшинчик пива, закусил вяленой рыбкой и отправился ночевать на свою ладью, рассказывая по пути Смоленские новости купцу с соседней ладьи Захару. С ним же и договорился идти вместе на заре следующего дня.