Люби меня навсегда - Саша Шу

будет проходить двухнедельную сьажировку в галерее Монти, и хотя желающих был весь класс, он выбрал меня, хотя я больше хотела провести это время в каких-нибудь музейных архивах. Но в пыльные запасники отправили моих менее удачливых одногруппниц, а я стала на некоторое время лицом галереи Давида Монти.

Я не очень-то замечала косые взгляды его работниц за спиной, полностью отдаваясь своему любимому делу: разбирала картины, искала новые имена на бескрайних просторах интернета и рассказывала забредшим посетителям, почему им нужно вложить свои лишние двадцать тысяч евро именно в это изображение пивной крышки на тротуаре. Всё это время я чувствовала, как Давид изучал меня, и мне начало казаться, что тонкий аромат амбры и кедра, исходящий от него, стал ярче и насыщеннее, потому что я всё время ощущала где-то рядом его присутствие. Его мягкая рука стала иногда задерживаться на моём запястье, а рассматривая картины, он подходил ко мне на сантиметр ближе, с каждым разом, сокращая предельно допустимое расстояние между нами. Он был остроумен, предупредителен и бесподобен, и мне самой нравилось внимание этого взрослого опытного мужчины, который словно коконом окутывал меня своим вниманием и заботой. У нас были общие темы для разговоров и шуток, он знал так много, что казался мне настоящим волшебником, он никогда не давил, но его взгляды, жесты и движения были красноречивее всех намёков.

Но между нами стояла непреодолимая преграда в виде моего Анастаса, который прилетел в Италию сразу же, как только до него доползли мерзкие слухи. И хотя он не оскорблял меня своими подозрениями и обвинениями, мои итальянские каникулы накрылись стеклянным колпаком: теперь я точно была уверена, что бы я ни делала, это всё внимательно разглядывалось, изучалось и записывалось. Но, как ни странно, Давида это не смутило, а только сильнее разожгло огонь его желания. И если раньше он специально соблюдал дистанцию, выдерживая время, то сейчас, поняв, что его у него попросту нет, он, наоборот, стал слать мне страстные сообщения, якобы случайно встречаться со мной на тесных складах галереи, ловя мои поцелуи и залезая ко мне под юбку, и я задыхалась от его страсти, своего еле сдерживаемого желания и тех слов любви, которые он писал мне. Я читала все эти непристойности на смеси английского с итальянским, вспыхивала и удаляла, возвращаясь к своему Стасику, который явно скучал в Риме, и ждал, когда же закончится моя практика. И от этой скуки он ещё яростнее занимался со мной любовью каждую ночь в своём роскошном номере под кондиционерами. А я закрывала глаза и представляла себе Давида, вспоминая тонкий аромат кедра и амбры, исходящий от его кожи.

Я так тогда и не поняла до конца, что это было: наверное, моя первая любовь, так и не успевшая раскрыться и расцвести. А может быть, просто банальное увлечение своим преподавателем и наставником. В любом случае, я покинула Рим в смятённых чувствах, так и не откусив от того плода, который хотела проглотить целиком, а Давид Монти с тех пор так и остался моим тайным несостоявшимся любовником. Моей тайной надеждой на спасение. И я, засыпая в доме своих родителей, иногда представляла, что где-то меня ждёт человек, который любит меня такой, какая я есть. И будет ждать меня столько, сколько потребуется. А он никуда не пропадал все эти годы, а очень внимательно следил за мной, я в этом не сомневалась.

И вот, наконец-то, я приехала к тому, кто обещал ждать меня в любом горе и радости, и первые несколько дней мы с ним общаемся, словно два малознакомых человека. Вежливо. Осторожно. Выжидая чего-то.

Наше авто съезжает с автобана, чтобы нырнуть в бескрайние поля и виноградники, словно лоскутным одеялом укрывшими всю Тоскану.

– Скажи, Давид, а мне обязательно знакомиться с твоими родителями? – спрашиваю я.

– Не переживай, белла, ты им понравишься! – успокаивает он меня, но легче мне от этого не становится. Тем более меня не прельщает сейчас перспектива нравиться кому бы то ни было. Мне кажется, или я пыталась именно от этого убежать совсем недавно?

Колёса мягко шуршат по мелкому гравию, и мы подъезжаем к прекрасному дому на холме, с которого открывается просто завораживающий вид на лежащую под нами долину. Я осматриваюсь вокруг: так вот где, получается, рос мой верный воздыхатель. Мы заходим в парадную дверь, и стены укутывают нас вечерней прохладой. И беглого взгляда мне хватает, чтобы понять, что это очень старый дом, хранящий следы былого величия и роскоши, но который очень дорого содержать, и он понемногу начинает ветшать по уголкам: там, где это пока не очень бросается в глаза.

– Мама, я дома! – кричит Давид куда-то наверх в пустоту, и я слышу гулкие следы на лестнице.

Через несколько минут перед нами появляется сухопарая элегантная старушка с таким слоем косметики на лице, что кажется, как будто её специально загримировали для съемок в каком-нибудь телешоу. Она одета в безупречно сидящий на ней брючный костюм, а на плечи она накинула мягкую пашмину с фирменным рисунком Gucci, словно чтобы специально подчеркнуть свою приверженность бренду.

– Давид, мой мальчик! – хватает она своего сыночка в цепкие объятия, не спуская с меня при этом не менее цепкого взгляда, отчего мне становится ещё больше не по себе.

– Это Полина Сонис, познакомься, – представляет меня Давид своей мамочке, и я жму её сухонькую и холодную, как сушеная вобла, ручонку в колючих громоздких перстнях.

– Какая красавица, очень приятно, – растягивает она свой накрашенный тонкий рот в искусственной улыбке. – Франческа Монти, – и я буквально кожей ощущаю на себе её скользкий взгляд, пробегающий по моей фигуре и одежде, за доли секунды оценивающий их.

– Очень приятно, сеньора Монти, – выдавливаю я из себя, и вдруг отчётливо осознаю, что очень хочу оказаться подальше отсюда.

– Я приготовила вам спальню для гостей наверху, – продолжает Франческа вести свои китайские церемонии. – Ужин через час, там и увидимся, – словно отрезает она, и я понимаю, что разговор окончен.

– Я только провожу Полин в её комнату, – словно оправдывается Давид, направляясь в машину за моей сумкой, а я напряжённо выдумываю хоть одну вежливую фразу для непринуждённого разговора, пока стою наедине с этой тонкой и прямой, как жердочка, женщиной с идеальной укладкой и массивными изумрудами в оттянутых дряблых мочках ушей.

По счастью, мой кавалер возвращается раньше, чем хоть какая-то мысль рождается у меня в голове, и уводит