Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова

Наташа, как и любой военный репортер, сначала искала закрытые пространства – детдома и дома престарелых. Съемка в них – удар войне под дых, самый жестокий срез с нее, ведь кадры оттуда не просто кричат, а вопят голосами детей и стариков. И эти вопли брошенных и лишенных, обычно не долетающие до нас из-за высокого забора, теперь, когда по ту его сторону война, могут быть далеко услышаны – и на самом верху, и в самом низу. Но в Чечне не было закрытых пространств. Род не бросал своих детей и стариков, а потому с одного конца был силен мудростью старых, с другой – верой в то, что полотно ковра не прервется. Наташа завидовала чеченцам – у нее под ногами никогда не было такой жесткой, но крепкой основы.

Она прошла мимо крепости – не убежит. Неужели и сегодня не подарит ей ни одного кадра? «Сними меня, – как будто позвала ее крепость. – Пока не рассыпалась до основания, а камни мои не разобрали по домам – все до одного. Пока в тени моей можно отдохнуть, посидеть на высоком валуне – всегда горячем и всегда холодном, поплакать, глядя на верхушки гор, взявшие меня в кольцо, или посмеяться, услышать мох на моих камнях, который шепотом расскажет, что все проходит и даже камни не вечны».

Наташа замедлила шаг. Постояла у крепости.

– Пленки у меня мало, – сказала она. – А в другой раз сниму.

Ее интересовали другие каменные останки – на кадре кричащие. А эти – разрушенные временем – давно потеряли голос и могли говорить лишь тихим шепотом. На шепот у нее не было пленки.

Она прошла еще немного, и день подложил ей под ноги камень – плоский булыжник. Наташа споткнулась, выругалась тихо, почти про себя, чтоб никто не услышал – в Чечне женщины не произносят таких слов. Большой палец на ноге заныл, напоминая, как вот точно так же она споткнулась о камень в маленьком испанском городке Сан-Бой год назад. Ровно год назад. Мари-Карман приложила к ее пальцу лед, а когда боль успокоилась, они пошли в соседнее кафе и просидели в нем до утра, отмечая Наташино тридцатилетие. Сегодня напомнило о себе. Сегодня – ее день рождения. Как она могла это забыть?

Говоря по правде, вдали от дома и от друзей, на чужой территории она не ждала подарков от этого дня, округляющего еще один годовой цикл и становящегося точкой отсчета нового. Их было столько в прошлом году – подарков, вина и тостов на испанском. Наташа тогда ни слова не поняла, но интонации были приятными. Всего этого с лихвой могло хватить на оба года – тот и этот. В этом подарком могли стать только хорошие кадры.

Но что могло стать хорошим кадром в Ведено, исхоженном вдоль и поперек? За советом она пришла в офис газеты местного происхождения – «Ичкерия».

Главный редактор «Ичкерии» рылся в бумагах. Бросил на Наташу недружелюбный взгляд. Как ни зайдешь к сотрудникам местной прессы, вечно шуршат бумагой, строят из нее многоэтажные стопки, перекидывают бумажные мостики с одной до другой, роются в папках, теряя, находя и тут же снова теряя. Бумажные черви.

– Зачем пожаловали?

Его тон был строг. Наташа старалась избегать чеченцев сурового типа. Неулыбчивых, всегда чуточку уже обиженных, не подпускающих к себе на расстояние двух вытянутых рук, чтящих правила, ими самими ужесточенные, бледнеющих от фамильярности. Таким был Аслан Масхадов и главный редактор местной газеты «Ичкерия».

– Хотела что-нибудь поснимать, а что – не найду, – она делала вид, будто ее не расстроил холодный прием. – Подумала, может, вы знаете, вы ведь – главный редактор, должны быть в курсе всего...

– Зачем вам снимать?

– Для журнала.

– Или для ФСБ? – Он собрал листы в стопку, подровнял ладонью ее бока и положил в папку.

– И вы туда же...

– Что вы говорите?

– Говорю, у меня нет справки о том, что я не из ФСБ, и нет справки о том, что я из ФСБ...

Она почувствовала усталость. Она больше не могла и не хотела оправдываться перед людьми, которые желали вывести ее на чистую воду. Устала слушать и устала говорить. Фотографу тяжело работать, когда ему постоянно приходится говорить одно и то же. Оправдываться. Убеждать, потому что все разговоры сводятся к одному: «Ты, фээсбэшница, что здесь вынюхиваешь?»

– Что вы здесь вынюхиваете? – завязал веревочки на папке.

– Хотите, я вам анекдот расскажу? ...Сидит дедушка Ленин, чай пьет, заваренный из морковки. Подходит Дзержинский: «Что это вы, Владимир Ильич, сахарок-то вприкусочку едите. Размешали бы в чае, экономней будет». А дедушка Ленин ему отвечает: «Так больше не размешивается, товарищ Дзержинский»...

У главного редактора нет шрамов, которые могут побелеть. Его лицо проступает потом.

– Не смешно? – спрашивает Наташа, жалея о том, что рассказала анекдот.

– Так в какой вы должности? – сухо спрашивает он.

– Генерал-полковник! – чеканит она и сдвигает ноги по стойке смирно, одна кроссовка ударяется о другую.

– Какое задание выполняете?

– Веду съемку местности, товарищ главный редактор!

– А что вы такая веселая? – убирает папку в стол.

– У меня сегодня день рождения... И мне так надоело ждать у подоконника... Я его видеть уже не могу. Знаете, я прошлый свой день рождения в Испании отмечала, с подругой Мари-Кармэн, а сейчас я здесь, с вами...

– Что, ФСБ не может вас снова в Испанию отправить?

– Может...Просто... просто мне все это так надоело... Извините, я пойду...

На выходе она столкнулась с украинскими журналистами. Втроем они входили в кабинет главного редактора.

– Привет, фээсбэшники! – негромко окликнула их Наташа; пока слезы не успели сдавить голос, решила так пошутить, не одной ведь ей носить этот титул.

У «фээсбэшников» вытянулись лица.

– Приходите ко мне вечером, чаю попьем, я вам пленку намотаю... У меня сегодня день рождения...

– Ли-пуч-ка... – бросила ей вслед баба.

Она сидела на покрытом мхом валуне, в старой крепости, камни которой знали – все проходит, ничто не вечно, даже они сами. Круг щипало от слез. Плакала негромко, но в голос – здесь ее никто не мог услышать, разве что тень Лермонтова, при жизни бывавшего в этих местах. Просто ей все это так надоело...

– Тетя, ты почему плачешь?

Наташа вздрогнула. Подняла голову. Над разрушенной стеной торчала голова мальчика.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Мы тут русских убиваем, – мальчик поднял над головой железную трубу – детский гранатомет. – В войнушку играем.

– Тебя кто-то обидел? – спросил он.

– Нет, – Наташа вытерла ладонью глаза, подушечки пальцев почернели, она вспомнила, что стерла пририсованные Розой стрелки, и слезы снова покатились по щекам. – Просто у меня сегодня день рождения... Я всем говорю – у меня день рождения. Но никто меня не поздравит...

– Я тебя поздравляю. Могу подарить тебе каску. Она тебе подойдет. – Мальчик положил на стену самую настоящую зеленую солдатскую каску.