Крест без любви - Генрих Белль

Он сник, как побитый, и прошептал:

— Иногда мне кажется, что Христос меньше страдал, чем мы.

Мать улыбнулась в ответ, но он не заметил, каких усилий ей стоила эта улыбка.

— Знаешь, не грусти так сильно; откуда нам знать, как страдал Бог каждую секунду своей жизни в образе человека. И знаешь, я совершенно уверена, что ты уцелеешь на этой войне и мы с тобой еще увидимся. А вот Ганса я больше не увижу.

Его серое от усталости лицо сразу оживилось.

— Что с Гансом? — взволнованно спросил он и добавил: — Я как-то не сообразил спросить обо всех.

— Ганс вчера уехал, тоже в Россию, я знаю, что больше его не увижу. — И быстро заговорила, словно желая поскорее выложить все печальные вести: — Отец все еще болен, а муж Греты погиб в первый же день. Она только теперь получила известие: ранение в голову, умер на месте.

Кристоф взглянул на нее спокойно и задумчиво:

— Да, мама, так оно и есть: большинство умирает от ранения в голову… Почему бы и нет? — Он вдруг язвительно засмеялся, потом смущенно потупился.

Царившее вокруг них молчание нарушалось лишь пением дурацких песенок вдалеке и нетерпеливо-сдержанным пыхтением паровозов. Неожиданно паровоз с резким свистом выбросил в сторону струю пара, так что узкий просвет между эшелонами заполнился теплым влажным облаком; они оба перепугались, и Кристоф дернул мать в сторону. На них никто не обращал внимания, и он в душевном порыве быстро прижал мать к себе.

— Наверное, это хорошо, что так случилось с Гансом, разве ты не согласна? На фронте он наконец-то перестанет верить в этот обман. — Он говорил совершенно спокойно, и мать возмущенно подняла на него глаза:

— Ты что, в самом деле хочешь, чтобы твой брат погиб?

Его тон мгновенно изменился, и тихий голос задрожал от печали:

— Иногда я думаю, что лишь врагам можно пожелать долгой жизни… — Он вдруг крепко схватил мать за плечо, вытянул шею, прислушался и прошептал взволнованно и в то же время деловито: — Тихо… Тихо… — В тот же миг огни погасли. — Пошли, — сказал он, — нам нужно спрятаться, тут сейчас такое начнется…

Покров молчания над окрестностью был нарушен где-то вдалеке глухим и все нараставшим рокотом; это опасное клокотанье приближалось, словно громадная волна ужаса; серые фигурки выпрыгивали из вагонов и проползали под соседним составом; Кристоф осторожно и в то же время быстро помог матери спуститься с крутой насыпи и медленно повел ее, поддерживая правой рукой и неся сумку в левой. Так они добрались до ровного места: это была лужайка, поросшая кое-где деревьями; он потянул мать дальше, в поле. Смертоносный шум в небе усилился, казалось, его можно потрогать руками: то было рычание бесчисленных тяжелых самолетов, стремительно приближавшихся на большой высоте. Множество черных фигурок все еще суетливо скатывались с насыпи; сердитый, пронзительный голос закричал: «Проклятье… Сигареты кончились!» Яркими и злобными звездами взорвались над ними первые зенитные снаряды, но смертоносный вал спокойно покатился дальше. Дрожа всем телом, фрау Бахем обняла сына, прислонившегося к дереву.

Кристоф почувствовал, что мать, несмотря на весь этот ужас, молча молилась; было холодно, с лугов тянуло сыростью. Тесно прижавшись друг к другу, мать и сын уже лежали на мокрой траве, когда грозный рокот вдруг перекрылся ужасающим грохотом… Земля вздрогнула, и гигантский кулак замолотил по измученному телу города; сверху доносился адский вой, с сухим треском взрывались зенитные снаряды. И новые волны ужаса, не торопясь, подлетали ближе и сбрасывали бомбы на горящий город. Горизонт застлало багровое пламя… Несколько окровавленных птичек с горящими крыльями, крутясь, упали на землю. Кристоф, крепко держа мать за плечи и прижимая ее дрожащее лицо к груди, молчал и сердито глядел на небо.

И вновь на ночь опустилась грозная тишина, а в городе языки пламени от пожаров взмыли в небо. Когда чудища улетели, тишина показалась обманом слуха. Может, весь этот безумный разгром, продолжавшийся считанные минуты у них на глазах, и красно-черное облако, реявшее над городом, им просто приснились?

Тишину разорвал звонкий сигнал трубы, прозвучавший радостно, как неуместное дурацкое восклицание. Послышались команды, торопливо выкрикивались фамилии и номера, черные и серые фигурки опять стали карабкаться на насыпь. Мать, и не спрашивая, поняла, что это значит. Эта захлебывающаяся спешка, это мгновенное исполнение команд и всеобщее предотъездное настроение немного приглушили ту боль, которая жгла ее душу. Все произошло так быстро, что они не успели прийти в себя, толпа просто втащила их в проход между эшелонами. Кристоф провел мать в просвет между вагонами и сказал: «Вот здесь я и живу, у нас есть еще немного времени». Ах, сколько всего она хотела ему сказать! Но кругом был такой крик, суета и волнение… Резкий голос крикнул из вагона, у которого они стояли: «Бахем, Бахем!» Кристоф спокойно откликнулся: «Здесь я, здесь» — и молча продолжил курить. Они оба молчали, на слова не было сил. Она словно онемела, сухие глаза болели, руки не слушались, а внутри все как будто выжгло; ей казалось, что она умерла, потому что не могла даже заплакать. Наконец Кристоф хрипло пробормотал: «Я так и не смог повидать Корнелию… Передай ей привет. Ах, какой это все бред, бред…» Он обхватил мать за плечи и прижал к себе; рядом чей-то голос, дурачась, воскликнул: «Господа, прошу занимать места! Едем прямиком в Россию, причем совершенно бесплатно!» Потом раздался свисток паровоза. Кристоф разжал руки. Она видела, как он взобрался в вагон… Состав тронулся медленно-медленно, вагон за вагоном проезжали мимо. Больше она сына не видела, и, когда от поезда остался лишь удалявшийся в предрассветной мгле красный хвостовой фонарь, ее уверенность в том, что они еще свидятся, окончательно исчезла…

Фрау Бахем не понимала, откуда у нее взялись силы, чтобы добраться до дома по провонявшим дымом пожарищ улицам, заваленным руинами; как она, карабкаясь через кучи сорванных проводов, перелезая через рухнувшие деревья и обходя стороной зияющие воронки с кусками асфальта и булыжника по краям, пройдя район предместий и Новый город, в конце концов все же оказалась подле своего дома. Она тряслась от холода и усталости, безумное отчаяние перехватывало ей горло, когда она наконец, ступая по осколкам стекла, вошла в свой дом. Все спали глубоким сном после мучительной бессонной ночи. Мужа она нашла в душном подвале, он полулежал в кресле, дочь спала, завернувшись в одеяла. Круглые глаза мужа, всегда такие по-детски доверчивые, сегодня смотрели на нее серьезно, даже печально… Она испугалась. Ни разу за всю жизнь не видела она на его лице такого выражения. Он схватил дрожащими ледяными пальцами ее за плечи и привлек поближе к себе.

— Как дела у мальчика? — прошептал он с трудом.

— Хорошо, — ответила фрау Бахем машинально; она была все еще удивлена и испугана этой незнакомой печалью на его лице.

— Пусть поспит, — прошептал он с улыбкой и кивнул в сторону дочери. — А меня оставь здесь… Дело идет к концу… Ждать осталось недолго.

Продолжая улыбаться, он отмахнулся от ее возражений, а она не могла смотреть ему в глаза. Бог мой, какое же предчувствие таилось в его так изменившейся душе? Ежась от холода, она примостилась на краешке стула рядом с ним. Он опять притянул ее к себе и едва слышно прохрипел: