Немцы - Александр Терехов

Свечка… не оставлять огонь, задул, но все равно краешек спальни озаряло испуганное слабое мерцанье — сердцебиение, его телефон.

— Не спишь? — сам-то Гуляев, видимо, успел провалиться на час, да разбудили. — Но время военное. Положение чрезвычайное. Завтра в десять ноль-ноль надо нависнуть на окопы противника. Одно дело… — боится телефона, но не просить же Эбергарда приехать — зачем ему знать, где Гуляев живет: дом, коттедж, шале, особняк, да и хочется поскорее вернуться к подушке, переложив тяжести на вьючное животное, — вот пусть он не спит и боится. — Знаешь угол Институтского проспекта и Руднева?

— Да, — участок меж «генеральскими» домами, что опекал монстр, а потом продал «Добротолюбию».

— Там — население какое-то… — Гуляев прислушивался, долетают ли его камушки в колодец, на какой секунде раздается всплеск.

Населению (генералам и маршалам ВОВ) стройка не нравится: снесут детские площадки, кусты сирени, зажиточное обособление, знаки особых заслуг в виде тропинок и рощицы; вызывает у населения ненависть дом для богатых и наглых, без спроса сажаемый прямо под окна, загораживая вид на Ярцевские холмы и — весь белый свет; еще — Аллея Героев: старики, летчики и танкисты с шестидесятых годов взялись после естественной смерти боевого товарища сажать елочку с памятной табличкой — кто, и — вот уже аллея, за каждым деревом ухаживают остатки семей…

— В курсе.

— В понедельник застройщик попытался приступить, но проявлено недопонимание… А застройщик, серьезная компания, хорошо так стоит в городе…

— Понял.

— А скоро, как ты знаешь, большой праздник. Их позовут, — Гуляев подождал, «понял кого?», — там, — «понял где?», — отметить. И они собрались группой подойти к человеку, что их пригласил, и свое вот это, необоснованное, высказать… В такой святой день.

Дожившие генералы и маршалы, подкласс шаркающих, в наградной чешуе, когда Путин на кремлевском приеме юбилея Победы пойдет чокаться вдоль столов, сговорились захрипеть: товарищ Верховный главнокомандующий, остановите беззаконие, творящееся в Восточно-Южном округе, — там куплено всё и оскверняют память ветеранов…

— Завтра туда выезжает папа. В десять, — замами, главой управы не закроешься, монстр должен понравиться вонючим седобровым, а они в благодарность погладят Путину рукав, слезливо прошамкав (пусть один процент вероятности!) «нас префект уважает». — Должны быть средства массовой информации.

— Хорошо.

— Но такие… Объективные.

— Будут разные. Но напишут, как надо. И покажут.

Гуляев вздохнул — новое дело, как повернется?

— Успеешь? И сам это — оденься посерьезней, часики какие-нибудь. Префект на часы всегда смотрит. Подстригись с утра. И не улыбайся, Эбергард, я тебя прошу. Хороший ты, ответственный парень, всё правильно понимаешь, но ему всё время кажется, что ты как-то не так улыбаешься, а лучше, чтоб он тебя вообще там не видел. — Но сделай всё. Получится — молодец, Гуляев; нет — я поручал всё Эбергарду.

К без пятнадцати подтянулись все. Собрались несогласные: предпенсионные женщины с папками жалоб, заявлений, почтовых квитанций и формальных отписок, молодые матери, измученные детьми, и нервные, тонконосые мужики, похожие на отчисленных аспирантов, — не выходили из-за женских спин и раздавали с настойчивостью плакаты «За сколько вы продали совесть?!!», чтоб не держать самим; стенобитное орудие — пятерых героев СССР в парадной форме — выдерживали и заряжали на детских стульчиках в еловой тени Аллеи Героев; сочувствующие перевешивались с балконов, собаководы кружили по дальним, непересекающимся орбитам; строителей представлял вагончик с выбитым стеклом и напыленным приговором «ПОЗОР!» метровыми буквами на тылу; на повороте на Руднева выставилась ГИБДД, чтобы префект не отвлекался на светофоры.

Завезенные журналисты (Эбергард нанял автобус) фотографировали сирень, друг друга и курили с наслаждением выпускников или железнодорожных узников на долгожданной длительной остановке в Ржаве, где меняют тепловоз, ищут гастарбайтеров в ящиках под вагонами и быстрые (туда-сюда! туда-сюда!) согнутые старушки носят во тьме сигареты, пиво и орешки. СМИ он собрал из травоядных, сосущих бюджет «Вечерней столицы», «Городской правды», и никому не нужных «Столица и недвижимость», «Город главный», «Златоглавые просторы», и пары интернет-порталов, работающих за «поесть», — прикормленных для внушительности попросили привести родственников и друзей — щебетать, клубиться грозным, готовым жалить вопрошающим роем, по окончании всем обещан обед в ресторане «Восточный» и — автобусом до метро.

Вдоль дороги, загораживая Аллею Героев, построились заместители префекта для приветственного рукопожатия, соблюдая известную им очередность, к ним присоседился и.о. начальник окружного УВД (начальник на больничном пережидал грозу); туда же, вровень, мечтал встать начальник оргуправления Пилюс, но боялся — ногу поместил на желанный уровень, но тушей всё-таки примыкал ко второму (помногочисленней и повыше за счет размещения на бордюре) ряду — руководству управы Верхнее Песчаное, хозяевам территории.

У желтого «школьного» автобуса с зашторенными окнами с ОМОНом под видом ответственных жителей района стеснительной толпой собрались ДЭЗовские рабы из подрядных организаций на случай, если уместно будет покричать «только о себе думаете!», «а под вашими елками только алкаши срут!», «фитнес-центр нашим детям нужен!». Одинокие посланцы городских департаментов (вдруг префекта жители спросят? префект не может чего-то не знать) бродили неприкаянно по лужайке, мобилизованные телефонограммой, но не выходя за пределы некого силового поля, обозначенного патрулями ОВД «Верхнее Песчаное»; депутат Иванов-1, режиссер, подъехал последним и, не утруждаясь выяснением, зачем собрали, последовательно перецеловал знать, особенно обрадовавшись Эбергарду, тряс за плечи, называл «Колян» и обещал встретиться наконец с «твоими колясочниками» — приняв его за начальника окружного социального управления Николая Лукьянова, уволенного месяц назад.

Эбергард, зевая, вышагивал от выстроенного войска к Руднева и обратно вдоль тополей, стараясь не замарать начищенных туфель, думал, чтоб не волноваться, не бояться того, что казалось главным, но главным становиться не должно: не ждать больше, начинать с адвокатом, подавать в суд; а потом забился под ближайшую ель.

— Еле нашел! — к нему забрался Хассо. — Прессы набежало…

— А ты что здесь?

— Соседний район. И вообще. Хоть посмотрю, как префект с населением общается. — Зачем спрашиваешь? Хассо неприязненно отвернулся; мечтал попасться на глаза преданным и опрятным, запомниться ласковым и покорным, проявить себя и — отсрочить.

— Да ты на повороте встань и платком маши: сюда! сюда! — прыснул Эбергард: и мне приподняться хоть над кем-то и выпрямиться. — Побеги перед машиной: дозвольте, я испробую, а вдруг мины?!

— Префект! — неприятно выдохнул Хассо и быстрым шагом достиг подравнивающейся и охорашивающейся окружной и районной власти, точно воткнувшись за Пилюсом, но на полшага — впереди.