Всего лишь полностью раздавлен - Софи Гонзалес

Или если бы принц Филипп увидел, как фея Малефисента[27] буквально окатывает весь лес огнем, и сказал: «А пошло оно все… как-то уж слишком рискованно».

Или если бы принц Эрик[28] подумал: «Хм, я мог бы побороться с гигантской осьминожьей ведьмой из моих кошмаров, но ведь я могу поплыть обратно, вернуться домой и поедать рыбу, которая, как оказывается, вполне разумна, быть в полной безопасности, предаваясь тотальному отрицанию, и навсегда застрять в чертовом когнитивном диссонансе!»

Но они бы точно не стали так делать, потому что в сказках мужчины борются. Они сражаются за человека, который им небезразличен, и они никогда не сдаются.

А в реальной жизни иногда приходится молить о том, чтобы им было не все равно, но ничего не выходит. Затем они просто затихают.

И дают тебе уйти, даже не поборовшись.

Спустя две недели после учиненной Рене катастрофы… провала… разгрома… (называйте как хотите) Лара, похоже, решила, что она готова двигаться дальше.

Часть меня назвала бы это чересчур быстрым, но ведь я до сих пор хандрил из-за Уилла, словно он был моей напророченной, предрешенной настоящей любовью, а не летним романом, оказавшимся не вечнозеленым, поэтому, возможно, у меня не было понимания, сколько времени должно пройти после разрыва, чтобы идти дальше.

Почему я решил, что она готова? Две причины. Первая – Лара неожиданно и необъяснимо начала флиртовать с Мэттом за обедом в тот редчайший день, когда к нашему столу наведались баскетболисты под предводительством Дарнелла (у него возник какой-то вопрос, и парень срочно захотел задать его Нив). И когда я говорю, что Лара флиртовала, я не имею в виду непринужденное подшучивание, из-за которого мы с Уиллом придумали прозвище Лармэтт. Я подразумеваю облизывание ложки в стиле порнозвезды, прожигание взглядом дыр в его грудных мышцах и хватание за руку каждый раз, как Лара с ним заговаривала, будто пытаясь поймать Мэтта в ловушку.

Еще более странным было то, что Мэтт резко и необъяснимо потерял интерес к флирту Лары. Он почти не удерживал с ней зрительного контакта, то и дело натянуто улыбался и заговаривал с ней, только чтобы ответить на кучу ее вопросов.

Поэтому заинтересованность Лары подогревалась незаинтересованностью Мэтта, подогреваемой запалом Лары.

А я думал, это у нас с Уиллом – непонятно что.

Вторая причина оказалась более однозначной. Позднее, в тот же день, я припарковался у дома после школы: мне не надо было ехать к тете Линде.

У нее уже давно не было осложнений, тьфу-тьфу-тьфу, поэтому я собирался посвятить вечер собственной персоне, «Нетфликсу» и целой упаковке шоколадных конфет. В общем, только я выключил зажигание, как получил сообщение от Лары.

Лара никогда мне не писала. Только в «Снэпчате», но последнее не считалось. Это было абсолютно неожиданно, без какой-либо инициативы с моей стороны. Поэтому я почувствовал себя заинтригованным.

Я поставил автомобиль на тормоз и написал ответ.

Не успел я вытащить ключ из замка зажигания, как она ответила. Похоже, она набрала сообщение еще до того, как я успел ей написать.

Я рассмеялся. Вот это жизнь. Пробовать безумные вещи на тот случай, если они внезапно сделают тебя счастливой. Такой метод совершенно противоречил моей личной философии: я сто раз анализировал и рисковал лишь тогда, когда вероятность провала не превышала пяти процентов. Но вероятно, в подходе Лары имелось свое преимущество.

Я ухмыльнулся на ее ответ, открывая бедром входную дверь. С моего плеча начал спадать рюкзак, и я подпрыгнул, поправляя его, приземлился и замер, увидев сидящих в гостиной родителей.

Они оба должны находиться на работе.

Я дал рюкзаку соскользнуть с руки и упасть на пол у двери. Мне хотелось выбежать вон, сесть в машину и вернуться в недавнее прошлое. Потому что я с ужасающей уверенностью знал: я не готов к тому, что скажут родители.

Но я заставил себя войти в комнату, прошаркал к дивану и тяжело опустился на него.

Тишина.

Я заговорил первым, потому что мама и папа продолжали молча смотреть друг на друга, решая, кто первым сообщит мне новость. Будто им требовалось ее озвучить и я еще не знал, что грядет.

– Когда все случилось? – спросил я.

Как ни странно, они явно почувствовали облегчение. Наверное, из-за того, что никому из них не надо было говорить это вслух.

– В обеденное время, – сказал папа.

Ох. Обед. Она мертва уже несколько часов. А я даже не заметил катастрофических изменений. Я думал, что почувствую. Каким-то образом.

– У нее была тромбоэмболия лёгочной артерии. Нам в какой-то мере повезло, что все так произошло, – вымолвила мама напряженным голосом. – Это… ну… быстро. И нам… нам говорили, что ее здоровье ухудшается. И скоро ей будет очень больно. Очень больно, Олли. А она не хотела страдать. Никто не хочет. Нельзя так проводить последние недели своей жизни. А она провела последние недели с нами, гуляя, наслаждаясь едой, смеясь.