Стоянка поезда всего минута - Мария Метлицкая

На Новый год решили поехать в Коломну, к маминым двоюродным сестрам, Томе и Вере. Мама бегала по магазинам в надежде достать хоть какие-то подарки и «дефициты» к новогоднему столу. Как же так, из столицы и без дефицитов? В чемодан складывались коробки шоколадного ассорти, пачки индийского чая, банки растворимого бразильского кофе, кругленькие баночки с финским сыром «Виола» и самый невозможный дефицит – копченая колбаса. У спекулянтки на работе мама купила французскую тушь с золотой розочкой и два тюбика польской помады, пахнущей как фруктовые леденцы.

Перед праздником Юля решила все же съездить на Ленинский, навестить и поздравить Лельку. Купила торт и пять красных гвоздик – и то удача. Поди достань что-нибудь перед праздником.

В дверь звонила долго, минут двадцать. Тишина. Может, гуляют? Хотя вряд ли – погода отвратная: холодно, сыро и метет колючий колкий снег. Разве в такую погоду гуляют с ребенком? Впрочем, с дурной Лельки станется. Растерянно повертела в руках торт и цветы, вздохнула и позвонила в дверь напротив.

Открыла соседка, пожилая бабулька со сладким и румяным, как пирожок, лицом.

– Лелька-то? – удивилась она. – Да она ж на даче! С дитенком уехала, да. С дитенком и с Надькой. А что, и правильно! Там воздух, лес! Красота! Да и Надька о старике беспокоится, привыкла к нему. – Бабулька наклонила голову и поманила пальцем Юлю. – Слыхала? Говорят, он женился на ней, на Надежде! Ага, дед, академик! – Бабка поджала губы. – Ничего про нее плохого не скажу – ничего! Хорошая женщина, хоть и простая, деревенская. Не то что его краля была, Леокадия! Та-то царица! А эта, конечно… – Бабка хмыкнула, то ли осуждающе, то ли одобряюще. – Но царица-то – тю-тю! И Анютка, вторая, тоже тю-тю. А Надька здесь, живая здоровая. Ну и правильно, что поженились. А то ходит за ним столько лет, а как помрет, попрет ее Лелька в ту же минуту, правильно?

– Я не знаю, – коротко, желая поскорее отделаться от навязчивой бабульки пробормотала Юля.

– Зато я знаю! Жизнь прожила! Да и Лельке без нее никак. Совсем тяжко будет, не справится, с таким-то дитем…

– С каким – таким? – удивилась Юля. – В смысле, с беспокойным?

Вскинув короткие, домиком, бровки, бабулька внимательно посмотрела на Юлю.

– Ага, с беспокойным. А ты иди, дочка. Иди. И подарки свои забирай. Мне теперь их Лельке не передать. Когда я ее увижу?

– Это вам. – Юля протянула бабке торт и цветы. – С наступающим праздником. – И быстро сбежала по лестнице.

– Спасибочки, – донеслось вслед, – и тебя с наступающим!

Странно, но то, что она не встретилась с Лелькой и не зашла в òó квартиру, принесло облегчение. Хотя что тут странного? Там, в той квартире, она пережила свои самые счастливые и самые несчастные дни. Да и Лелька – свидетельница их любви и их счастья. Нет, хорошо, даже прекрасно, что она ее не застала!

Тридцатого декабря уехали в Коломну. Поезд был набит людьми с коробками, сумками и пакетами, как сельдями в бочке. Еле приткнулись. Юля дремала, положив голову на плечо маме. Потом сморило и маму. Так и спали, прижавшись друг к другу.

Тетки всплескивали руками, радовались и им, и презентам. Колбасу и кофе припрятали – перебьетесь! У вас там, в столицах, это не диковина. А мы будем беречь и по долечке, по кусочку, смаковать и балдеть.

Колбаса и вправду была ни к чему – стол был уставлен такими яствами! Какая уж тут колбаса! Пироги с мясом, капустой и луком, пирожки сладкие, с ягодами и вареньем. Плошки с многочисленными салатами, домашние маринады, холодец и заливное из рыбы – в общем, от одного вида уже наешься.

За стол сели женским коллективом – все женщины были одиноки. Тамара – вдова с молодых лет, даже ребеночка завести не успели, Вера – старая дева, как все считали, не догадываясь, что много лет она жила со своим начальником, Михал Михалычем, мужичком неплохим, но безнадежно женатым. Да и Вера замуж не хотела: «Чего я там не видела?» Сестры в дискуссию не вступали, молча переглядываясь, тихо вздыхали. Было им, вдовым, известно что-то такое, что удерживало их от уговоров и возражений.

Все дружили, поддерживая и жалея друг друга. И все нежно любили единственного ребенка – племянницу Юльку, умницу и красавицу. Единственную общую надежду. Осторожно переглядывались – кажется, у москвичей что-то случилось. И Лена сама не своя, и Юлька чудна́я. Ест вяло и плохо, грустит и вздыхает. Наверное, любовь, а что еще в ее возрасте? А если любовь, то пройдет. У кого не бывало.

Четыре дня абсолютной любви, нежности и обожания – тетки крутились вокруг племянницы, не зная, чем угодить.

– Пельмешки, варенички? – вопрошала умелица Тома. – А может, блинчиков напечь? Дрожжевых, в дырках, как ты говорила в три года? – умиляясь воспоминаниям, смеялась тетка. – Давай в дырках, а, Юлечка?

Верочка притаскивала из погреба банки с солеными груздями, застывшими в масле жареными лисичками, малюсенькими, с ноготь. Пупырчатые огурчики, крошечные, с прилипшими листьями вишни и дуба и зернышками зонтичного укропа. Только посмотреть – и рот наполняется вязкой слюной.

Юля мотала головой.

– Не хочу, не суетитесь, спасибо. И не обижайтесь. Ну правда, ничего неохота.

Тетки выскальзывали во двор, присаживались на лавочку, застеленную старым ватным одеялом, и горестно вздыхали.

– Свадьба у нее сорвалась, – наконец призналась Елена Васильевна. – В августе должны были отгулять. Платье уже купила, туфли.

– Фату, – то ли спросила, то ли подтвердила Верочка.

Сестра махнула рукой.

– Какая фата! Фата нынче не в моде.

Верочка горячо заспорила, запричитала:

– Фата всегда в моде, все невесты об этом мечтают!

– Ладно, девки, – сказала Тома. – Ничего не поделаешь. Переживет, Лен, не волнуйся. Мы вот с тобой мужей похоронили и ничего, живы. А Верка, – короткий взгляд на сестру, – всю жизнь на побегушках, ждала, когда позовут, пальцем поманят. И ничего, смотри, какая красотка!

Услышав последнюю фразу, Верочка передумала обижаться и расхохоталась вместе с сестрами.

– Давайте, девки, собрались, – продолжила старшая Тома. – Не ноем, вопросов не задаем, не пристаем и хороводы вокруг Юльки не водим. Пусть приходит в себя. Ничего, оклемается. И не такое переживают.

За день до отъезда Юля собралась в кремль. Ах как она любила гулять по кремлю и по улочкам старой Коломны, утопающим летом в сиреневой пене распустившихся буйно разросшихся кустов сирени. Да и сейчас, зимой, здесь было замечательно: на обочинах сложены аккуратные горбики снега, ослепительно-белого, сверкающего на солнце алмазными искорками, скрипучего, пушистого и слепящего. Дорожки были почищены и утоптаны – коломчане обожали гулять по родному кремлю.

Сначала Юля шла бодро, сама удивилась: «Ишь, разогналась!»

Но скоро, устав, присела на заиндевевшую лавочку и закрыла глаза. Заснула?