1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

А Денис Давыдов отметил в воспоминаниях: «Гибель Раевского причинила бы взятие Смоленска и немедленно после сего истребление наших армий».

Далее он сделал вывод, что без такого подвига «не могло быть ни Бородинского сражения, ни Тарутинской позиции, ни спасения России».

Можно сказать и более того – если бы барон Беннигсен дал возможность русским войскам разбить французов при Прейсиш-Эйлау хотя бы один раз из трёх реально возможных, могло и вовсе не состояться вторжения Наполеона в Россию…

Вот как описал сражение за Смоленск П.А. Тучков: «5 числа августа во весь день были мы свидетелями весьма жаркого сражения под стенами Смоленска. Неприятель отчаянно нападал и старался овладеть укреплениями то с одной, то с другой стороны города; самое же больше его стремление было на так называемые Малаховские городские ворота; во весь день артиллерия его не переставала стрелять по городу и кидать в оный гранаты.

К вечеру весь город пылал (строения большей частью были деревянные); даже окружавшие город старинные каменные башни – всё было в огне, всё пылало.

Вечер был прекраснейший, не было ни малейшего ветра; огонь и дым, восходя столбом, расстилался под самыми облаками. Несмотря, однако, на гром пушек, ружейную пальбу, шум и крик сражающихся, благочестие, Русского Народа нашло себе утешение в храме Предвечного. В восемь часов вечера в соборной церкви и во всех приходских раздавался колокольный звон. Это было накануне праздника Преображения Господня.

Уже колокольни и самые церкви пылали, но всенощное молебствие продолжалось. Никогда столь усердных молитв перед Престолом Всевышнего не совершалось, как в сей роковой час города. Все только молились, не помышляя о спасении своих имуществ и жизни, как бы в упрёк неприятелю, что наградою для него будет один пепел.

Наконец, все утихло; кроме пожирающего пламени и треску разрушающихся строений, ничто не нарушало тишины. Неприятель прекратил нападение и занял прежнюю позицию вокруг городских укреплений. В городе уже никого не оставалось, кроме защищавших оный войск; все жители, оставя дома и свои имущества на жертву неприятелю, удалились из города.

В продолжении всего того дня дороги, ведущие в Россию, покрыты были несчастными жителями, убегавшими от неприятеля: старики с малолетними, женщины с грудными детьми – все бежали, не зная сами куда, и что будет с ними.

Нам оставалось одно только утешение, что неприятель был совершенно отбит на всех пунктах с большою для него потерею. Да и нашей стороны оная была значительна; мы потеряли, как говорили, убитыми более шести тысяч человек, в том числе генералов Скалона и Баллу; неприятель же потерял более 20 тысяч человек. От пленных узнали мы, что у них, между прочим, в тот день был убит генерал Грабовский и ранены генерал Заиончин и многие другие.

На другой день все полагали, что битва под стенами Смоленска будет возобновлена; но вдруг неожиданно, в 12 часов ночи армия получила приказание, оставя город и большую московскую дорогу, перейти на правую сторону Днепра и занять высоты, находящиеся в двух или трёх верстах от города».

Антон Антонович Керсновский в «Истории Русской армии» так описал действия русских войск под Смоленском: «…Три дня – 4-го, 5-го и 6-го августа – шёл под Смоленском жестокий и неравный бой. 30 000 русских (7-й корпус Раевского, затем сменивший его 6-й корпус Дохтурова) удерживали 150 000 французов, дав возможность отойти наиболее угрожаемой армии Багратиона и оторваться от противника главным силам армии Барклая.

4 августа бой вели 15 000 русских с 23 000 французов, 5-го подошла вся французская армия. Оба штурма Смоленска были отражены с большим уроном для французов.

В ночь на 6-е августа горевший город был очищен, и весь день шли арьергардные бои. Наш урон – свыше 7 000 человек, французов – 12 000 человек».

Смоленск – ворота Москвы. Сколько раз он прикрывал столицу! В 1941 году, тоже летом и тоже отражая нашествие наглого агрессора, Смоленск вновь показал мужество и стойкость.

В 1812 году в Смоленске соединились русские армии Багратиона и Барклая. И именно здесь оказался под угрозой план Барклая, у которого уже не было более сил сдерживать наступательный порыв наших войск. Всё едва не закончилось плачевно. Даже после отражения французов обстановка не улучшилась.

А.А. Керсновский указал: «Однако опасность ещё не была окончательно устранена. Первая армия находилась вечером 6 августа ещё на петербургской дороге на правом берегу Днепра. В ночь на 7-е Барклай просёлочными дорогами сворачивал её на московскую дорогу вслед за Багратионом. Первой армии надлежало совершить на следующий день чрезвычайно рискованный фланговый марш к Соловьевой Переправе.

Линия отступления («сматывание» войск с правого фланга к левому) шла параллельно фронту, и некоторые пункты, такие как Лубино, стояли ближе от французов, чем от русских. С целью обеспечения отступления Барклай выдвинул к Валутиной Горе боковой арьергард Тучкова 3-го. Весь день 17 августа до поздней ночи арьергард этот сдерживал французов, нанеся вдвое сильнейшему врагу вдвое тяжелые потери.

В отряде Тучкова сначала было всего 3200 человек. К вечеру, благодаря всё время подходившим подкреплениям, силы доведены до 22 000. У французов (корпуса Нея и Жюно, действовавшие, однако, несогласованно) было 49 000. Наш урон – до 5000, французский – 8768 человек. Последняя наша атака велась при лунном свете, во время неё Тучков, израненный штыками, взят в плен».

О нахождении в плену Тучков написал небольшие воспоминания. Три брата Тучковых сражались с врагом, двое из них сложили головы на Бородинском поле. Но об этом рассказ впереди.

А.А. Керсновский о тех боях с врагом писал: «Красный, Смоленск и Валутина Гора – три славных для нас дела первой августовской недели, окончились нашим отступлением, да и предприняты были в виду облегчения общего отхода. И это бесконечное отступление казалось чудовищным стране, сто лет не испытывавшей вражеского нашествия, армии, воспитанной Суворовым!

Со времен злополучного Сент-Круа ни один главнокомандующий не был так мало популярным, как «немец» Барклай. Его обвиняли в нерешительности, малодушии, государственной измене… Стоически переносил оскорбления этот великий Россиянин. Спасение возненавидевшей его армии стало его единственной целью – ему он принёс в жертву всё то, что может пожертвовать человек и полководец (и далеко не каждый человек, не каждый полководец) – своё самолюбие, репутацию.

Одному Богу известно, что переживал он в те минуты объезда полков, когда его «Здорово, ребята!» оставалось без ответа. Плывя против течения, «ломаясь, но не сгибаясь», Барклай тогда спасал эти полки, и две недели спустя на Бородинском поле от всех их будет греметь ему «Ура!»

Но горечь в душе останется – и вечером