Опиум - Лидия Сивкевич

смены. Зашторенные окна, с утра находящиеся в тени, давали мало света, но достаточно, чтобы он читал книгу. Я, закинув ногу на ногу, постукивала пальцами по экрану телефона. Всё думала, что такого написать подруге, чтобы она поубавила интереса к моему мужчине, но не могла придумать такого ответа.

Он оставался для меня собой. Не было такого, что на людях он строгий и малоэмоциональный, а наедине со мной озорной весельчак. Просто я видела чуть больше, но не могла чётко ухватить ту грань, после которой его не знали остальные. Для меня этот мужчина был единым.

Ирка всё не отставала. Требовала интимных подробностей, отпускала двусмысленные шуточки на тему того, как мы проводим время дома. В конце концов, я не выдержала. Открыла камеру на телефоне и сделала пару кадров, захватив себя, уставшую, без косметики, с лохматой головой, и его с книгой, не менее уставшего, без рубашки, но укутанного в одеяло.

– Это зачем? – поинтересовался Даня, пока я отправляла подруге фотоотчёт.

– Это чтобы не придумывать достаточно убедительный ответ.

Он тихонько хмыкнул, а я выключила интернет на телефоне и скинула его под кровать. Затем влезла к Дане под руку и улеглась на плече. Постаралась вникнуть в текст книги, но иногда не успевала дочитывать страницу и не просила его не перелистывать, потому что в целом не могла ухватить сути в самой середине.

– Мой папа очень любил читать. – Тихо сказала я, как будто самой себе, чтобы не отвлекать Даню. – Это почти всё, что я о нём помню.

– Сколько тебе было, когда он умер? – мужчина опустил книгу и стал внимательно меня слушать.

– Он утонул, когда мне было шесть. Кажется, он был немногословен, как и ты, замкнутый, всегда серьезный, но он читал мне перед сном. Укладывал у себя на плече, открывал книгу, которую подарила ему в юности моя бабушка, и тихо начинал заполнять комнатку словами. Это было что-то из фантастики, про космические приключения. Я не понимала значения большинства слов, а сюжета и подавно. Но улавливала магию.

Даня какое-то время размышлял над рассказанным, затем снова поднёс к лицу книгу и тихим вибрирующим голосом стал проговаривать слова:

– «Все-таки странный молодой человек этот Эллери Квин. Уже несколько часов он терзался от неопределенного ощущения надвигающихся событий, от нереального чувства, не имевшего формы, – короче, интуиция ему подсказывала, что он вплотную приблизился к выдающемуся открытию».

Он читал мне. Читал так, будто прочел эту книгу больше десяти раз, чтобы сейчас не запнуться ни разу, чтобы все интонации выдержать так, будто написал этот рассказ сам. Я вслушивалась в его голос, и мне казалось, что это читает не Даня. Когда он говорил так тихо, его голос вибрировал и приятно щекотал мои кости. Чем больше я слушала, тем чаще проваливалась в яму, ранее спрятанную от меня короткими фразами. Сейчас же я слышала другого человека. Я слышала того, кого видела.

Книга казалась мне знакомой, сюжет напоминал сразу несколько общеизвестных детективов, но я определенно её не читала.

– Кто, по-твоему, убийца? – перебила я. Даня прочёл ещё пару строк, чтобы закончить абзац, уложил книгу на постели страницами вниз и задумчиво произнес:

– Тот, кто ещё ни разу не вызвал подозрений. Кто-то из прокуроров.

– Разве полицейские в подобных детективах не славятся честью и доблестью?

– У этого писателя – нет. У него даже главный герой ошибается в каждой книге, как и все люди во вселенной.

Какое-то время он молчал, и я молчала, задумавшись над тем, что этот мужчина предпочитает слово вселенная слову мир. Как и я. Даня вновь поднял книгу и продолжил читать вслух.

Пару минут я представляла себе эту угрюмую картину октябрьского Нью-Йорка с персонажами в мрачных шляпах и пальто, а затем стала уплывать в сон. Даня, хоть и не видел моего лица, стал читать тише, затем ещё тише, а потом меня захлестнула волна усталости, окончательно заглушив его голос.

16 ноября, чт

Я проснулась и испугалась, что проспала, но схватив телефон и взглянув на часы, снова обмякла на подушке. В этот день ко мне подкралась зима, опустив вечер на город ещё до 5 часов. Из окна на меня недружелюбно шипела Москва. Из кухни призрачно доносились стуки ножа о доску. Я злилась на себя за то, что не доспала полчаса до положенных мне 7 часов, а значит, начну зевать посреди смены. Когда уговорила себя всё же доспать и закрыла глаза, на другом конце квартиры Даня заговорил по телефону:

– Слушаю тебя. – Пауза почти позволила мне уснуть, но слова снова долетели до спальни. – Мне не нравится этот человек, он что-то вынюхивает. – Даня говорил тихо, но его голос звучал твердо и враждебно. – Поздно. Нужно было делать это тогда, когда у него были враги. Если он исчезнет сейчас, я отгребу проблем. – Ещё несколько его фраз я не расслышала, они потеряли свой смысл в коридоре и превратились в несвязные звуки.

Невольно слушая разговор, который не сильно отличался от других разговоров Дани, я насторожилась. Что-то в его голосе заставило меня окончательно проснуться. Я побрела в ванную, а спустя пару минут, как раз, когда Даня закончил разговор, вошла в кухню.

– Всё хорошо? – спросила я, села на стул и вздрогнула, прикоснувшись голой кожей к холодной сидушке.

– Не знаю, – тяжело вздохнул он и швырнул нож в раковину, заставив меня вздрогнуть снова.

Мне захотелось обнять, что я и сделала тут же. Подошла и обхватила руками за торс, прижалась к горячей, чуть влажной спине. Даня, сделав несколько размеренных вздохов, провернул пару резких движений, и я уже стояла перед ним, а через секунду сидела на кухонном столе.

– Ты же знаешь, что поговорить куда лучше? – спросила я.

– Да, – ответил он, стягивая с меня трусики, их ткань царапала мне кожу. – Но я должен сначала успокоиться.

Времени для успокоения ему понадобилось вдвое больше чем мне. И я ничего не могла поделать, как бы ни старалась. Вела себя и покорно, и настойчиво, и страстно, и нежно, но не могла вытеснить из головы Дани проблемы, мешающие ему разрядиться.

Наконец, рухнув на пол вместе со мной, он отдышался и заговорил:

– Есть один человек. Прокурор по фамилии Шахов. Он пытается до меня добраться, но недостаточно высоко сидит.

– Мне стоит волноваться?

– Нет, конечно.

– Тогда почему ты так переживаешь?

– Я не переживаю, а злюсь, потому что не воспользовался возможностью убрать его.

– И что это была за возможность?

– Он руководил операцией по уничтожению складов в