Иван-Царевич для Снегурочки - Юлия Набокова

– Причесон, который подобает Синеглазке, – безжалостно усмехнулась стилистка, и в ее глазах Арина увидела приговор своим волосам – единственной привлекательной детали, которая осталась в ее чудовищно изуродованной внешности. – Или ты думала, у уборщиц бывают такие шикарные локоны?

– У кого? – оторопела Арина.

– Ты что, не знаешь, кого играешь? Синеглазка – коротко стриженная страшила. Вон Кузякиной и с волосами ничего делать бы не пришлось. – Стилистка бросила взгляд на спящую актрису. – Надо же, как ее вырубило!

– Вы хотите меня остричь?! – ужаснулась Арина и с опаской покосилась на чемоданчик стилистки.

– Нет времени. Просто сооружу у тебя на голове воронье гнездо. – Стилистка шагнула к ней, подняв флакончик с лаком. Но, к счастью Арины, ее остановила влетевшая в гримерку Рита:

– Вы что, еще не готовы? Гремиславский требует Синеглазку на площадку!

– Но я еще ничего не успела сделать с ее волосами! – возмутилась стилистка.

– Придумай что-нибудь! Чтобы через пять минут она была на площадке.

Рита яростно хлопнула дверью.

– И что я придумаю? – Стилистка в сердцах пнула лежащую на полу грязную тряпку и выругалась, а потом задумчиво уставилась себе под ноги. – А впрочем, есть идея!

Когда стилистка поднесла дурно пахнущую пыльную тряпку к ее голове, Арина с ужасом отшатнулась, соскочила с табуретки и бросилась будить спящую Кузякину.

– Проснись! – Она что было сил трясла ее за плечи. – Это же твоя роль! Это ты должна играть Синеглазку!

Но подлая Кузякина засопела ее слаще, не собираясь спасать Арину. Зачем только она сыпанула ей двойную дозу порошка, запоздало посетовала Арина. От одного пакетика, может, Кузякина уже пробудилась бы.

– Моя бабуля так крепко только после снотворного дрыхнет, – заметила стилистка и спросила у гримерши: – Она ничего не принимала?

– Да ты что! – бурно возразила та. – Она во время грима зевала постоянно, Арину за кофе послала, чтобы взбодриться. Да только не помог ей кофе. Сама видишь.

– Вижу. – Стилистка с подозрением уставилась на Арину. – Ты, значит, за кофе ходила? А потом тебе ее роль досталась? Какое совпадение!

– Ты на что намекаешь?! – оскорбилась Арина и сама поняла, что переигрывает.

Гримерша в изумлении переводила взгляд с Арины на стилистку. К счастью для Арины, до нее доходило с трудом. Может, и вообще не дойдет.

– Я никому ничего не скажу, – вкрадчиво сказала стилистка и тряхнула тряпкой. – Но при одном условии. Быстро села на табуретку и позволила мне закончить мою работу.

Деваться было некуда. Арина выполнила требования белобрысой шантажистки и позволила навертеть себе на голову тюрбан из половой тряпки. Стиснув зубы, она вспоминала жертвы, на которые шли знаменитые актрисы ради ролей в кино. Стройняшка Рене Зельвеггер чудовищно потолстела, чтобы стать Бриджит Джонс, а красавица Шарлиз Терон позволила гримерам превратить ее в жуткого мужеподобного «Монстра» и, между прочим, получила за эту роль «Оскара»! Главное для Арины сейчас – сняться у Гремиславского и завести с ним знакомство. А там будут и роли, и слава, и красная ковровая дорожка, и пусть не «Оскар», но хотя бы «Ника». Ради своей мечты Арина сделает все. Даже опозорится в дурацкой роли Синеглазки. Если повезет, в уродском гриме ее никто и не узнает, а когда Арина станет знаменитой актрисой, она навсегда вычеркнет этот позорный эпизод из своей фильмографии.

Когда стилистка закончила и Арина взглянула в зеркало, в голову закралась трусливая мысль: может, сбежать? Потом прибежала костюмерша, впихнула Арину в серый уродский халат уборщицы, сунула ей в руки швабру и повела на площадку, не оставив шанса на побег. Арина лишь надеялась на то, что Гремиславский передумает ее снимать. Но тот удовлетворенно оглядел ее и втолкнул под софиты.

– Погодите, – крикнула Арина. – Я не успела прочитать сценарий.

Режиссер поморщился, но махнул рукой:

– Твоя роль маленькая. Звезда у нас Влад, а ты подыгрывай и импровизируй.

– Но я не знаю слов!

Вокруг раздались смешки.

– Детка, – хохотнул Гремиславский, – Синеглазка немая, у нее нет слов. Мычать-то ты, надеюсь, умеешь? Камера, мотор! Начали!

Полина не верила своему счастью, когда переступала порог дома Ивана. Еще недавно она и не мечтала, что Иван впустит ее в свою жизнь. Эти два дня, которые они провели вместе, сблизили их. Поначалу Полина робела в непривычной для себя роли Снегурочки, да и с таким количеством детей раньше она никогда не общалась. Но искренняя радость ребят и близость Ивана придавали смелости и куража. Полина быстро освоилась и стала получать удовольствие от игры в Снегурочку. А ее любимый Дед Мороз все чаще задерживал на ней взгляд, смотрел с интересом и восхищением – как будто узнавал заново. И в сердце Полины забрезжила робкая надежда. Что, если Иван разлюбит Арину? Что, если он полюбит ее? Накануне Нового года как никогда хотелось верить в чудеса. И разве не чудо, что Иван пригласил ее в гости, чтобы нарядить елку? Ведь это занятие для самых близких, постороннему такое не доверишь.

В большой гостиной за круглым столом сидел крепкий мужчина лет пятидесяти в домашнем костюме и читал журнал для рыболовов. При виде Ивана и гостьи он поднял голову, и в его мудрых печальных глазах мелькнуло удивление.

– Отец, познакомься, это Полина, – представил Иван свою спутницу. – Моя помощница.

Старший Царев приветливо кивнул и отложил журнал.

– А, телефонная барышня! – напомнил он об их телефонном разговоре пару недель назад. – Рад видеть!

– Любопытно, что вы так сказали, Андрей Павлович, – улыбнулась Полина, отметив, что сын унаследовал стать и правильные черты своего отца. – Моя прабабушка была телеграфисткой.

– Все мы дети своих предков, – заметил Царев-старший. – Мой прадед, например, водил паровоз, а я строил метро.

– Полина, вы начинайте пока с елкой. – Иван показал на коробку с игрушками на столе и повернулся к отцу: – Пап, можно тебя на минуту?

Отец с сыном вышли. Им предстоял серьезный разговор, и Полина очень надеялась, что Иван найдет нужные слова к примирению.

Она с любопытством огляделась. Дом – отражение внутреннего мира хозяев, и то, что Полина видела, ей очень нравилось. Квартира Ивана была настоящим родовым гнездом и хранила память о предыдущих поколениях – их мебель, дорогие сердцу предметы интерьера и вещи, созданные их рукой. В этом доме берегли семейные ценности и уважали традиции.

У самой Полины не было такого родового гнезда, которое бы помнило бабушек и дедушек. В квартиру в панельной четырнадцатиэтажке, где они жили, мама переехала вскоре после рождения Клары, а бабушкин барак в Клину сломали, когда Полина была еще маленькой, и бабушка тоже перебралась в Москву.

И теперь девушка с интересом рассматривала добротную мебель из натурального дерева, скатерть с искусной ручной вышивкой, люстру с хрустальными подвесками, напольные часы с маятником у стены – в тот самый миг они ожили и пробили начало девятого часа, словно приветствуя ее. Предметы относились к разным десятилетиям, но гармонично уживались в одном интерьере, как когда-то родственники в этой сплоченной семье. Теперь фотографии тех, кого уже нет, смотрели из-за стекла высокого книжного шкафа с собраниями классиков.