Горькая брусника - Наталья Медведская

Он взял брошь дрожащими руками. Погладил стрекозу, дотронулся до листочка клевера, словно не мог поверить в существование украшения.

– Господи, моя девочка жива! Когда ты видела её?

– Я же говорила, вчера. Она пришла сюда ночью, чтобы её никто не увидел. Алёна очень рисковала…

– Почему сразу не позвонила нам?

– Алёна просила ничего вам не говорить. Как видишь, я не выполнила её просьбу.

Папа помассировал пальцами лоб. Усталая улыбка появилась на его измученном лице.

– Какое счастье, что она жива! Почему не обратилась в полицию?

– Вряд ли они смогли бы её защитить. – Я еле сдерживала негодование: «Папа, если бы ты знал правду». – Нужно смириться – это её решение.

– Опознавать незнакомую девушку… назвать её своей дочерью, а потом ещё и хоронить чужого ребенка под именем Алёны – это неправильно. – Он покачал головой. – А как же родные девушки? Как же они? Это всё Вадим, недаром он мне не нравился – скользкий тип.

Папа посмотрел на меня так, будто я могла разом решить все проблемы.

– Девушку никто искать не будет: она детдомовка. Я, кстати, тоже терпеть не могла Веденина.

Отец фыркнул, его рот скривился в горькой усмешке.

– Правда? А мне казалось вы все от него без ума.

– Ничего подобного. Я даже маме сказала, как могла Алёна выбрать такого неприятного мужчину.

– А мне она ничего не говорила…

Я ехидно заметила:

– Конечно, что значит мое мнение. Кого оно интересовало?

Отец смутился.

– Извини, доча, мы действительно редко прислушивались к тебе.

– Папа, тебе сказали привезти медкарту. Она с тобой?

– Нет. Ты представляешь три недели назад Алёна взяла её в регистратуре на прием к терапевту и назад не вернула.

«Моя сестричка оказалась очень предусмотрительной. Они хорошо спланировали своё исчезновение» – подумала я. Разговор вымотал меня. Голова разболелась так сильно, что стук крови в висках показался ударами молотка. С детства сестра выставляла меня лгуньей, а теперь я вру уже сама, но снова из-за неё.

– Папа, как ты считаешь, маме нужно говорить, что Алёна жива?

– Обязательно. Ты не видела её всего неделю, но она уже не спит без таблеток. Так долго продолжаться не может. Поверь, мама сумеет держать себя в руках. Для неё главное знать, что она не повредилась в уме – её девочка жива. Ты ведь помнишь, что она говорила?

Я кивнула. Ещё бы не помнить. Маме говорили, что Алёна умерла, а она не ощущала этого и буквально сходила с ума от раздвоения сознания.

– Пап, только не выдайте себя, а то навлечете на Алёну беду. За вами могут следить.

– Не волнуйся, малышка. – Отец снова обнял меня. Я прижалась лицом к его груди. – Мой маленький ежик подрастерял колючки? – Голос его дрожал, он неловко гладил меня по волосам.

– Что-то вроде этого, – согласилась я с ним.

– Господи, я не могу поверить счастью. Алёна жива!

***

Утром папа с участковым поехал в морг, а я осталась досыпать. Но через пять минут вскочила от мысли, пришедшей в голову.

«А вдруг они ещё здесь в Вереево? Пусть Алёна напишет маме коротенькое письмо. Утешит её немного».

Дом любителя астрономии я нашла быстро. Благо, его знали в Вереево все, стоило только поинтересоваться, где живет бывший учитель? Я перелезла через забор. На мое счастье во дворе не оказалось собаки. Из дома не доносилось ни звука. В нерешительности постояла на пороге, пару раз постучала в дверь – тишина. Вспотевшими пальцами обхватила ручку двери и легонько потянула на себя. Деревянное полотно на удивление мягко и беззвучно отворилось. Я вошла в дом и в ужасе замерла на пороге: в первую секунду мне показалось, что рычит собака. Через некоторое время осознала: слышу храп. На цыпочках направилась в сторону звука. В кухне, положив голову на стол, в замызганной, мятой одежде спал мужчина. Запах перегара, прокисшей еды, кислого пота заставил меня скривиться от отвращения. Стараясь ступать неслышно, оглядела комнаты первого этажа – никого. Так же осторожно поднялась по лестнице на второй этаж. Светлая, огромная на весь этаж комната была полупуста: кровать, стол с парой плетеных стульев, узкий шкаф, вот, пожалуй, и всё убранство. Столько пустого места, хоть в футбол играй. У одного из окон стоял большой телескоп. Я подошла, с любопытством взглянула в него и чуть не отшатнулась. Двор бабы Поли оказался так близко, прямо на ладони.

«Вот значит, чем вы тут развлекались», – подумала я.

Опоздала. Видимо, они скрылись ночью или под утро. Спустилась на кухню и растолкала хозяина дома. Мужчина открыл мутные глаза.

– Ты кто такая?

Я проигнорировала его вопрос и задала свой.

– Где ваши квартиранты?

– Уехали рано утром, – он протянул в мою сторону трясущуюся руку и разжал кулак. На ладони лежала смятая тысячная купюра. – Хорошие люди, вот… заплатили за постой. Слышь, сбегай за водкой.

Я описала внешность Вадима и Алёны. Хозяин кивал и настойчиво совал мне деньги.

– Сбегай, будь человеком.

На подоконнике я заметила початую бутылку водки, поставила её на стол перед носом мужчины. Он уставился на выпивку, появившуюся из ниоткуда, изумлёнными глазами. Почмокал губами, стряхнул с ладони купюру на пол, как мусор. Сграбастав бутылку, прижал её к груди.

Я вышла из дому. Значит, сестричка с Вадимом скрылись. Скорее всего, они направились в Краснодар, чтобы забрать наркотики.

***

Я с Полиной Андреевной сидела на лавочке во дворе, когда подъехал отец. Знакомые синие «Жигули» двенадцатой модели остановились у ворот. Отец вышел их автомобиля осунувшийся, бледный. Баба Поля всплеснула руками.

– Горе-то какое. Нет ничего страшнее, чем хоронить своего ребенка. – Старушка промокнула глаза фартуком, который заменял ей носовой платок, а иногда и полотенце. – Я пойду к себе, что-то мне нехорошо. – Полина Андреевна ушла в дом.

Отец подошел ко мне и присел рядом.

– Бедная девочка. Тот, кто сделал с ней такое – чудовище.

– Пап, убедился? Что это не Алёна.

– Убедился. Хотя, лица у девушки нет, сплошное месиво. Искал шрам на ноге. В пятилетнем возрасте Алёна наступила на осколок бутылки и сильно поранила пятку. Шрам остался приличный. Стыдно сказать, но я, как заметил отсутствие шрама, будто гора с плеч. И вот теперь предстоит взять на себя грех – хоронить чужую девочку под именем дочери. Ты уверена, что ничего нельзя сделать? Можешь, мне сказать правду, во что она ввязалась?

– Не знаю. – «Как же противно врать, но лучше папе не знать горькой правды», – подумала я.

– Настя, собирайся. Всю экспертизу провели, и нам отдают тело. Машину я уже нанял, поедем домой.