За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

– Почему эти две категории мужчин? – спросил Фармер с кафедры.

Неужели в Гаити они считались наиболее сексуально привлекательными? Нет, конечно. Их выгодно отличала постоянная работа – в экономической системе, где уровень безработицы составлял 70 процентов по статистике, а на самом деле был, вероятно, еще выше. Водителям постоянные разъезды позволяли иметь любовниц в разных населенных пунктах. А солдату во времена диктатуры военных вряд ли хоть одна крестьянка решилась бы в чем-нибудь отказать.

Фармер продолжал с кафедры свой рассказ: завершив исследование, он вернулся в США, сел за компьютер и вошел в MEDLINE[9]. Ввел запрос “СПИД”, и на экране появились тысячи ссылок на статьи. Изменил запрос на “СПИД и женщины” – нашлось всего несколько статей.

– А когда я написал “СПИД, женщины, бедность”, система ответила: “По вашему запросу статей не найдено”.

Фармер указал на экран у себя за спиной, теперь занятый многократно увеличенной схемой исследования, проведенного в Канжи.

– По ряду причин людям неловко говорить о таких вещах. Ладно. Но если мы хотим остановить СПИД, то должны в них разобраться. Острее всего проблема СПИДа стоит в странах, где наиболее ярко выражено неравенство и бедность достигает крайних пределов. Уверен, профессор Монтанье со мной согласится: двойные инфекции – важный сопутствующий фактор, но обсуждаемые факторы еще важнее. Необходимо уничтожить социальное неравенство, а это сделано лишь в немногих странах. – И он закончил одним из своих излюбленных способов, процитировав пациента: – Одна жительница Канжи сказала мне: “Хотите избавить женщин от ВИЧ? Дайте им работу”.

Я постепенно начинал понимать, как Фармер совмещает практический опыт и философию. Пытаясь бороться с ТБ и СПИДом на Центральном плато, он пришел к необходимости опровергать не столько мифы третьего мира вроде веры в колдовство, сколько мифы мира первого, такие как теории экспертов, преувеличивающих способность неимущих женщин ограждать себя от СПИДа. Конечно, сейчас его слушала Куба, маленький одинокий иконоборец Западного полушария. Поэтому полупустой амфитеатр откликнулся долгими, бурными аплодисментами.

Фармер говорил мне, что ему приятно посидеть на конференции, но там он проводил не так уж много времени – чаще лежал на кровати в нашем гостиничном номере, подложив подушки под спину и под колени, с ноутбуком на животе. Время от времени его одолевала дрема, и тогда он вскакивал и принимался мерить шагами комнату, размахивая руками и приговаривая себе под нос: “Ну давай же, Пел, давай”. И снова стучал по клавишам. Работал над заявкой для UNAIDS, над еще одной заявкой на грант (когда тебя никто не финансирует, сколько спонсоров ни ищи, все мало), над комментарием к редакционной статье, ставящей под сомнение целесообразность лечения МЛУ-ТБ в России.

– А это для кого? – спросил я.

– Для “Туберкулеза и легочных заболеваний”[10], – ответил он, не прекращая печатать. – Наверняка вы получаете его дома.

Иногда он отвлекался на доработку своей новой книги “Патологии власти” (Pathologies of Power). У него был с собой переплетенный экземпляр черновика. В одной главе он сравнивал два способа, которыми боролись со СПИДом на Кубе, – собственно кубинский подход и американский карантин в отношении ВИЧ-инфицированных гаитянских беженцев, организованный в начале девяностых на военно-морской базе в Гуантанамо. Фармер зачитывал вслух отрывки из книги уважаемого американского политолога, который тоже сравнивал эти два карантина и считал их более или менее равноценными.

– У меня от этого кровь закипает, – сказал он.

Фармер не одобрял карантина для больных СПИДом:

– Как эффективная мера борьбы с заболеваниями, передающимися половым путем, карантин никогда себя не оправдывал. И в Гуантанамо, и у кубинцев, – продолжал он, – санатории для больных СПИДом строились на карантине. Но говорить, что они не отличались, – значит лгать.

Он опрашивал нескольких гаитян, прошедших карантин в Гуантанамо, и наслушался о них историй о жестоком обращении со стороны американских военных: о еде с червяками, о принудительных анализах крови и насильственных инъекциях контрацептива длительного (до полутора лет) действия Депо-Провера, о побоях в ответ на протесты. Причем необязательно было верить гаитянам на слово. В 1993 году американский федеральный судья дал карантину нелестную характеристику и постановил его прекратить как противоречащий конституции.

Другой карантин для ВИЧ-инфицированных на Кубе проводился под эгидой кубинского правительства в городке Сантьяго-де-лас-Вегас, расположенном всего в часе езды от Гаваны. Доктор Перес сыграл важную роль в этой истории. Он отвез нас туда на своей видавшей виды русской “ладе”.

Я с удовольствием разглядывал загородные пейзажи, видя в них прежде всего контраст с Гаити: электрические провода, орошаемые поля. Мы свернули с шоссе на более узкую мощеную дорогу, и через некоторое время доктор Перес объявил:

– Мы приближаемся к концлагерю. Сейчас увидите, что у нас тут за концлагерь.

Так назвали кубинский санаторий для больных СПИДом в редакционной статье газеты “Нью-Йорк таймс”.

Справа от нас находилась территория, явно принадлежавшая когда-то большому поместью. Мы свернули на подъездную дорожку. Из ворот как раз выезжал на велосипеде молодой человек с завидной мускулатурой, голый до пояса, зато в берете.

– Остановитесь, пожалуйста! – попросил Фармер докторского водителя.

Он вылез из машины и позвал велосипедиста:

– Эдуардо!

Эдуардо вздрогнул, спрыгнул с велосипеда и с широченной улыбкой заключил Фармера в объятия. Бывший солдат, он заразился СПИДом в Африке и лечился у доктора Переса. Фармер познакомился с ним в прошлый приезд и тоже немножко его полечил. Я никогда не слышал, чтобы Фармер жаловался на чрезмерное количество пациентов, а вот спокойно обходиться совсем без них он, судя по всему, не мог нигде. Так что на Кубе Перес одалживал ему кого-нибудь из своих.

Фармер сел на место, и мы поехали дальше. Дорога вела вверх, к старой асьенде. Прежний ее хозяин, состоятельный кубинец, бежал во время революции. Внутри было много комнат, высокие потолки. Кое-где на стенах темнели пятна, но в целом здание не выглядело запущенным. Скорее “разжалованным” – смотришь на место, где по идее должен стоять высокий комод из красного дерева, а там серенький картотечный шкаф.

За обедом в главном здании доктор Перес изложил нам собственную версию истории санатория. Он рассказал, как вместе со своим начальником Густаво Коури докладывал Фиделю Кастро о малярии в Африке. И вдруг Кастро спросил: “А как вы собираетесь оградить Кубу от СПИДа?”