Наследник - Гэри Дженнингс

— Сдохни, сукин сын! Сдохни!

Схватив молот двумя руками, я нанёс Гонсало удар в висок. Он умер мгновенно. То была лёгкая смерть, незаслуженно милосердная по сравнению с той, на какую он обрекал других.

Теперь у меня не оставалось выбора — надо взорвать гору, и будь что будет. Иначе мне предстоит умереть мучительной смертью, будучи схваченным рудничной стражей.

Я торопливо запихал в трещину остаток спрятанного чёрного пороха и вставил запал. Чуть ниже в туннеле находилась печь. В ней поддерживался огонь, от которого мы зажигали головни, чтобы воспламенять заряды. Я помчался туда — нужно было успеть проделать всё до начала следующей смены.

Возле печи находилась клеть с факелами — палками, обмазанными на концах смолой. Схватив один из них, я сунул его в очаг, и тут меня окликнул стражник:

— Эй, каторжный! Ты что там делаешь? Где Гонсало?

— Почему ты не со своей сменой? — подхватил второй стражник.

Не удостоив их ответом, я припустил к своей трещине, чтобы зажечь от факела запал, со всей скоростью, на какую только был способен. Хуже всего, что я понятия не имел, сработает ли он, всего лишь дважды вымоченный в моче с чёрным порохом, вообще, а если и сработает, то какова скорость его горения.

Запал мог полностью прогореть за пять секунд. Мог погаснуть, не догорев. Возможности испытать его заранее мне так и не представилось.

Так или иначе, прикрыв горящий факел ладошкой, я су мел зажечь запал как раз в тот миг, когда оба стражника вбежали в туннель, размахивая тесаками.

И снова наставления Матео спасли мне жизнь. Когда пёр вый стражник, тощий африканец с коротко подрезанными волосами и отсутствующими передними зубами, бросился вперёд, целя мне в горло, я, успев встать в фехтовально-танцевальную защитную позицию, уклонился от выпада, и он, двигаясь по инерции и потеряв равновесие, налетел на меня и пере крыл пространство для нападения своему напарнику. Столкнувшись с африканцем, я нанёс ему два удара одновременно: ткнул кулаком в кадык и молотом раздробил бедро. Он вскрикнул и обмяк у меня в руках.

Прикрываясь телом первого стражника, как щитом, от атак его напарника, я старался поднять с пола оброненный им клинок, а когда мне это в конце концов удалось, бросил искалеченного африканца на пол и схватился с его товарищем, держа тесак в одной руке и молот в другой.

Матео учил меня, что когда ведёшь поединок с рапирой и кинжалом, то кинжал можно использовать лишь в качестве колющего оружия. Иными словами, отвлекая противника рапирой, ты пронзаешь его кинжалом.

Оно, конечно, тесак далеко не рапира, а уж молот всяко не кинжал, но стратегия боя двумя руками оставалась той же. Особенно в сочетании с мудрым изречением, которое я тоже почерпнул от своего друга: лучшая защита — это нападение.

Я налетел на противника как тигр, с высоко занесённым молотом в левой руке и сверкающим, пребывающим в непрерывном движении, то рубящим, то колющим воздух тесаком в правой.

Обнаружив, что он столкнулся с вооружённым безумцем, стражник повернулся и пустился бежать. А я, действительно обезумев от ярости и жажды крови, погнался за ним.

Как ни странно, именно это и спасло мне жизнь. Двухфутовый запал прогорел полностью меньше чем за полминуты, после чего около двух фунтов чёрного пороха, который я упрятал в стену туннеля, взорвались. Разумеется, далеко убежать мне не удалось, но не побеги я тогда вовсе, писать эти строки сейчас было бы некому.

Взрыв похоронил меня и стражника под небольшой горой каменных обломков, а когда я с трудом, нетвёрдо держась на ногах, выбрался из-под них, то услышал доносившиеся с верхнего конца шахты голоса. Сейчас сюда в сопровождении стражи спустится следующая смена. Они расчистят завал и выяснят, что здесь случилось.

Но не напрасно же я убил надсмотрщика, расправился с двумя стражниками и взорвал половину шахты. Всё это было сделано ради побега, а значит, надо бежать.

Спотыкаясь о камни, я вернулся к заброшенному туннелю. Там, разумеется, тоже произошёл обвал, и его завалило почти доверху. Но тем не менее сквозь все эти обломки и крошево снаружи пробивался свет!

Словно кот, я вскарабкался на кучу обломков и с помощью рук и молота стал проделывать себе лаз. Времени было в обрез: наверху всё громче звучали крики, каверна содрогалась, продолжая осыпаться. Очень скоро стража уже окажется здесь — или произойдёт новый обвал. Щель закроется, а с ней и мой путь на долгожданную свободу.

Оставалось одно: извиваясь, обдирая одежду и кожу, протискиваться в тесный лаз, хотя куда он меня выведет, ведал один лишь Бог. На мне не оставалось живого места — сплошные порезы, ссадины и ушибы. Но хуже всего было то, что, судя по голосам, люди направлялись к заброшенному туннелю. Не иначе как услышали стук моего молота.

Чёрт бы их всех побрал!

Путь наружу преграждал скальный выступ, за которым сквозь тонкую щель был виден свет. Протиснуться в неё было невозможно, расширить руками, хоть я и налегал изо всех сил, не удалось. Оставалось одно — снова прибегнуть к молоту. Грохот ударов отдавался таким эхом, что разбудил бы и мертвеца. Крики преследователей звучали всё громче и ближе. Наконец, четвёртым ударом, я обрушил каменную перегородку и рванулся в проход, но именно в этот миг кто-то схватил меня сзади за обутую в сандалию ступню, дёрнул назад и перехватил за голень. Я повернулся, чтобы размозжить ему череп молотом, но человек заорал:

— Я с тобой!

— Ну так пошли, — сказал я. — Вот только не знаю, куда мы попадём, возможно, прямиком в ад.

Когда я добрался до края щели и высунул голову наружу, яркий дневной свет с непривычки ослепил меня, но я прикрыл глаза ладонью. Времени привыкать не было, следовало поскорее выбираться, пока стража не сцапала нас обоих.

К тому моменту, когда я почти вылез наружу, зрение успело приспособиться к свету в достаточной степени, чтобы увидеть, куда я попал, и понять, что надо делать. Справа от меня, примерно в сотне футов, проходила наклонная трещина футов в пятьсот длиной. Конца её отсюда видно не было, но она представляла собой единственную мою надежду. Только бы добраться до трещины по отвесной скале, а уж по ней я спущусь вниз.

— Ни за что не вернусь! — внезапно завопил увязавшийся за мной каторжник.

Как я понял, кто-то из стражников настиг его и схватил за лодыжку.

Я вполне разделял его чувства. Трещина, по которой мы вылезли и на которую сверху давили миллионы тонн скальной породы, издавала звуки, подобные стонам гигантского издыхающего зверя.

Сто футов, которые мне пришлось преодолеть, скользя по отвесной стене, показались целой сотней миль. Руки и ноги, цеплявшиеся за малейшие неровности и шероховатости камня, дрожали от напряжения, пальцы были ободраны в кровь, и сама гора, словно сострадая моим усилиям, тяжко вздыхала, стонала и содрогалась, как будто осуществляемый мною безумный план был мучительным и для неё.