Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская

Ирина делала все, что хотела, и я все прощал, забывал и смотрел на все сквозь пальцы. Иногда в буквальном смысле, когда она учила меня лепить из глины, я смотрел на нее сквозь свои растопыренные грязные ладони и смеялся тому, какие страшные, антихудожественные чертики у меня получались.

— Этот стиль называется «наивный реализм», — говорила Ирина, держа в руках изготовленного мной керамического медведя, больше похожего на продукт жизнедеятельности человека в натуральном виде и размере, запечатленный в глине.

— Наивный идиотизм, — отвечал я. — Я безнадежен.

— Ты безнадежен, потому что тебе не хочется ничего делать руками.

— Почему же? Я люблю многое делать руками… с тобой. И не только руками. Могу показать прямо сейчас! — ухмыльнулся я, а Ирина в ответ зарделась. Наша сексуальная жизнь была, как бы это поточнее выразиться, как полет в зоне турбулентности. Интересно, захватывающе и непредсказуемо. Опасно, но увлекательно, одним словом. Ирина могла смотреть на меня доверчивыми глазами и отдавать себя в мои руки, а могла вскочить и в негодовании убежать, оставляя меня в одиночестве гадать, что именно я сделал не так. Она была слишком молода и неопытна, она придавала значение каким-то нелепым вещам, обозначала границы там, где их не должно быть. И хотя я был вполне опытным пилотом, любое неверное движение могло привести к вынужденной остановке или вообще к катастрофе. Не знаю, как эта дикая и пугливая девушка умудрилась столько лет встречаться со взрослым женатым мужчиной, а главное, не понимаю, что он с ней делал все это время. Впрочем, возможно, с ним она была другой. Женщины сильно меняются, когда влюблены в мужчину. Не думаю, что она влюблена в меня. Но мне достаточно, что она со мной. Что мы вместе.

Я помню тот день, когда все началось. Теперь уже я могу с уверенностью сказать, что до того дня между нами не было ничего, совершенно ничего, как бы я к этому ни относился и что бы ни думал. Только в тот день она приняла это решение, окончательное и не подлежащее обжалованию, она решила остаться со мной. И, раз решив, уже от него не отступала. Я помню, как она пришла ко мне — с серьезным лицом, с решительным и трагическим выражением лица. Она шла так, будто шла на заклание, бедная жертва суровых небес. На ней не было ничего, она была совершенно обнажена, и ей было холодно, на теле появились мурашки.

Я лежал, поджав ноги к груди — поза зародыша, — и дремал в жару и угаре. Химический препарат, любезно введенный в мой организм легкой рукой доктора Пирогова, сжигал меня изнутри. Мне было плохо, кружилась голова, появилась такая слабость в руках, какой никогда в жизни ни было. Удачный момент для начала семейной жизни. Впрочем, как я начинаю догадываться, семейная жизнь — это всегда непросто, и все в ней происходит в «самый удачный момент». У Иришки Волховой, несомненно, имелся особенный талант безошибочно выбирать такие вот «идеальные» моменты — в тот день я не только ничего не хотел, но и практически ничего не мог.

— Ты чего? — спросил я, когда она забралась ко мне под одеяло и принялась дрожать от холода, прижимаясь ко мне всем телом. Она смотрела на меня, на мое усталое, красное от жара лицо и улыбалась. Я положил руку к ней на плечо, оно было прохладным, и мне вдруг страстно захотелось прижаться к нему лбом.

— Знаешь, Гриша, а ведь ты врунишка, — сказала вдруг она и тихо засмеялась.

— Что ты имеешь в виду? — опешил я. Что еще пришло ей в голову? Какие очередные требования и пытки для несчастного метросексуала, привыкшего себя баловать и не думать ни о ком, кроме собственной персоны? Что еще она от меня хочет? Чтобы я прямо сейчас занялся бегом? Марафон по московской слякоти?

— Все-таки ты — хороший человек. Гораздо лучше, чем пытаешься казаться.

— Что? Ты ошибаешься! Я ужасный! — запротестовал я из последних сил.

— Нет-нет, — она состроила хитрую гримаску и пригрозила мне пальцем. — Ты только делаешь вид, что тебе на всех плевать, что ты злой и беспринципный, что у тебя нет сердца. Оно у тебя есть.

— Только не вздумай в меня влюбиться, — сказал ей я. — Береги свое сердце, я могу обмануть твои ожидания.

— Я как-нибудь побеспокоюсь о своем сердце, — сказала она после долгой паузы. Она заметно побледнела, но не ушла. Я был в таком состоянии, что мне хотелось сделать ей больно, обидеть ее. Она перевернула мою жизнь, заставила меня от многого отказаться, довела до ручки. Закодировала!

Я прижал ее к себе и подумал, что все-таки я идиот. Столько времени пытаюсь добиться этой девушки, черт его знает зачем, и ничего не могу придумать лучше, чем говорить ей гадости теперь, когда она лежит обнаженная в моей постели. Я провел рукой по ее спине, опустил ладонь ниже и провел по бедру. Нет ничего более восхитительного, захватывающего дух мужчины, чем плавный изгиб женского тела, юная девушка в твоих руках. Ирина замерла и напряглась. Я еще не знал в тот момент, что она ничего не знает о любви, что Петр ее практически ни во что не посвятил. Он просто брал то, что было отдано ему с такой беспечной расточительностью, но даже не задумывался о том, что чувствует женщина рядом с ним.

— Я обещаю, что не стану влюбляться, но уж и ты смотри, осторожнее, — прошептала она, глядя мне в глаза. Я ничего не ответил, а только приблизился к ней и поцеловал. Все это казалось сном или частью бреда, моего болезненного воображения. Ее горящие глаза, ее мягкие нежные губы, черные волосы, на которые мне уже было наплевать. Она была со мной — это было странно и похоже больше на сон.

— Ты не исчезнешь к утру? — поинтересовался я как бы в шутку, хотя на самом деле и не шутил.

— Ты этого хочешь?

— С чего ты взяла? — обиделся я. — Нет, не хочу, конечно!

— Помнишь, как мы познакомились? — спросила она. — Ты бегал по улице, боясь прийти домой, потому что у тебя там застряла девушка, и ты не знал, как заставить ее уйти и чтобы она при этом не закатила тебе истерики.

— Ну… и что?

— Ты уверен, что не захочешь того же самого со мной? Я могу уйти, правда! Может быть, не завтра, потому что вряд ли я смогу забеременеть так быстро, и все же я могу уйти, если ты этого захочешь. Я серьезно, Гриш!

— Ты слишком серьезна, — прошептал я и прикоснулся к ее груди. Она замотала головой от досады на то, что я не могу сосредоточиться, но что могло быть более глупого, чем затеять разговор на серьезную тему, лежа обнаженной рядом с мужчиной, который мечтал о тебе столько времени.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя в ловушке.

— Я не чувствую. Честно говоря, сейчас я больше чувствую себя как в печке.

— Температура еще не спала? — забеспокоилась она и приложила ладонь к моему лбу. Ладонь уже была теплой, я улыбнулся, а Ирина поняла мою уловку. — Не переводи тему.

— Почему?

— Потому что это важно. Ребенок — это то, чего хочу я.

— Я тоже этого хочу.

— Ты уверен?

— Да, я уверен. Может быть, займемся его изготовлением? Я как раз вдруг почувствовал, что могу с этим справиться!