Хороши в постели - Дженнифер Вайнер

Он кашлянул, сцепляя пальцы.

– Что касается исследования. Если вы захотите сохранить беременность, то не сможете принять в нем участия.

– Никаких таблеток для похудания? – пошутила я.

– Они не были одобрены к использованию в период беременности.

– Тогда я могла бы стать вашим подопытным кроликом, – предложила я, чувствуя, что балансирую на грани истерики. – Может, я рожу очень худенького ребенка. Это же хорошо, да?

– Как бы вы ни поступили, просто дайте мне знать. – Доктор сунул между страниц книжки визитную карточку. – Если вы решите оставить нас, я прослежу, чтобы вам возместили оплату в полном размере.

Я вспомнила, что где-то в пачке бумаг, которые я заполняла в первый день, был пункт о том, что возврат средств невозможен. Точно безумный противник абортов. Поднявшись, я накинула на плечо лямку рюкзака.

Доктор ласково на меня смотрел.

– Если вы хотите поговорить об этом… или же возникнут медицинские вопросы – я с радостью попробую помочь.

– Спасибо, – пробормотала я, уже берясь за ручку двери.

– Берегите себя, Кэнни, – сказал доктор напоследок. – И позвоните нам в любом случае.

Я снова кивнула и выскочила из кабинета.

Всю дорогу до дома я предлагала Боженьке сделки примерно с тем же рвением, что придумывала письма поклоннику Селин Дион, бедному мистеру Дейффингеру, последнему, о ком я сейчас волновалась. Дорогой Господь, если ты сделаешь меня не беременной, я стану волонтером в приюте для домашних животных, в хосписе для больных СПИДом и никогда больше не напишу ничего плохого. Я стану самым лучшим человеком. Я все буду делать правильно, буду ходить в синагогу и не только по праздникам, я не буду такой злой и критичной, я буду мила с Габби, только, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не позволяй этому случиться со мной.

Я купила два теста в аптеке на Саут-стрит – на белых картонках сияли изображения будущих матерей – и обмочила всю руку, делая первый, так сильно меня трясло. К тому моменту я настолько уверилась в худшем, что мне даже не нужен был плюсик на палочке теста, чтобы подтвердить то, что уже сказал доктор Крушелевански.

– Я беременна, – сообщила я зеркалу и попыталась состряпать улыбку, как у женщины на коробке.

– Беременна, – сказала я Нифкину позже вечером, когда он прыгнул на меня и лизнул в лицо в доме Саманты, где я его оставила, пока была на работе.

У Сэм были две собственные собаки, плюс большой огороженный двор и дверь для домашних животных, чтобы питомицы могли входить и выходить, когда им захочется. Нифкин не испытывал большого восторга от собак Саманты, Дейзи и Менди. Я подозревала, что он предпочитал людей компании себе подобных. Но он был большим поклонником премиального корма с бараниной и рисом, которым кормила своих собак Саманта, и поэтому в целом был совсем не против тусоваться в ее доме.

– Что ты сказала? – переспросила Сэм из кухни.

– Я беременна! – крикнула я в ответ.

– Что?

– Ничего! – заорала я.

Нифкин восседал у меня на коленях, серьезно глядя в глаза.

– Ты же услышал, да? – прошептала я, и Нифкин лизнул меня в нос, а потом свернулся калачиком.

Саманта вошла в гостиную, вытирая руки.

– Ты что-то говорила?

– Говорила, что поеду домой на День благодарения.

– Опять лесбийская индейка? – Саманта сморщила нос. – Помнится, ты давала мне четкие инструкции врезать тебе, если ты еще раз соберешься провести выходные с Таней?

– Я устала, – ответила я ей. – Очень устала и хочу домой.

Сэм села рядом:

– Так что происходит, ну правда?

И мне так отчаянно захотелось рассказать, просто повернуться и выложить все, как есть, попросить помочь, попросить сказать мне, что делать дальше. Но я не могла. Не сейчас. Мне нужно было время, чтобы разобраться в своих мыслях, прежде чем вступать в дискуссии. Я знала, какой совет услышу от Саманты. Тот же самый, что я сама дала бы ей в такой ситуации: молодая, одинокая, с отличной карьерой, залетевшая от парня, который не отвечает на звонки. Ничего сложного. Пятьсот долларов за прием, пара дней слез и судорог, конец истории.

Но прежде чем я перейду к очевидному, мне нужно было немного времени. Хотя бы несколько дней. Я хотела вернуться домой, даже если дом давно превратился из счастливого убежища в подобие сапфической коммуны.

Организовать все оказалось несложно. Я позвонила Бетси, и та разрешила мне взять столько дней, сколько мне нужно.

– У тебя три недели отпуска и пять дней, оставшихся с прошлого года, плюс отгул за поездку в Нью-Йорк, – сообщал ее голос на моем автоответчике. – Счастливого Дня благодарения, и увидимся на следующей неделе.

Я написала Макси по электронной почте.

«Кое-что произошло… к сожалению, не то, на что я надеялась, – писала я. – Брюс встречается с воспитательницей детского сада. Мое сердце разбито, и я еду домой, чтобы есть жареную индейку и позволить матери меня жалеть».

«Тогда удачи, – немедленно отписалась Макси в ответ, хотя в Австралии должно было быть примерно три часа ночи. – Забей на эту воспитательницу. Она для него переходный объект. Такие никогда не задерживаются надолго. Позвони или напиши, когда будешь дома… Весной я снова буду в Штатах».

Я отменила запись к парикмахеру, отложила несколько телефонных интервью, договорилась с соседями, чтобы они забирали приходящие счета и почту. Звонить Брюсу я не стала. Если я приму решение не сохранять беременность, ему незачем знать. На этом этапе наших неотношений я не могла себе представить, как он сидит рядом со мной в клинике и нежно держит за руку. Если же я решу оставить ребенка… что ж, этот мост я сожгу, когда до него доберусь.

Я прицепила крепеж и горный байк к задней части моей маленькой синей «Хонды», устроила Нификина в дорожной переноске и бросила сумку в багажник. Готова или нет, но я еду домой.

Часть третья

В заплыв

10

Летом между третьим и четвертым курсом Принстона я проходила стажировку в «Виллидж Вэнгард», старейшем и наиболее авторитетном независимом еженедельнике страны.

Это были три месяца кромешного ада. Во-первых, тогда случилось самое жаркое лето за последние годы. Манхэттен буквально вскипал. Каждое утро я начинала потеть, как только выходила из душа, продолжала во время поездки на метро в центр города и так далее весь день.

Я работала на ужасную женщину по имени Кики. Высокая, тощая, как скелет, она красила волосы хной, носила очки «кошачий глаз» из комиссионки и постоянно хмурилась. Летняя униформа Кики состояла из мини-юбки