Ангел. Бесы. Рассказы - Тамерлан Тадтаев

и мы выпили за свободу. Закусив шпротом, я сообщил другу, что ухожу от своей, этой наставившей мне рога шлюхи, знал бы ты, на кого она меня променяла, – на своего однокурсника, человека без чести и совести, бездарного художника, к тому же еще и жирдяя. Я вот не понимаю, как можно трахать замужнюю женщину и разрушать своим грязным жирным членом чью-то семью? Ужасно хотелось отстрелить ему башку, но от пистолета шум и гильзы-улики, поэтому я решил проколоть ему сердце спицей, чтоб не оставлять следов на трупе. Долго готовился, узнал адрес его мастерской, где он пишет свои говенные картины и трахает мою жену, и стал ждать подходящего случая. Но, когда увидел его вблизи, у меня руки опустились. Беса, прикинь, в нем такая толща жира, что я не смог бы достать спицей до его похотливого сердца. Ну и решил не рисковать – все равно сдохнет от ожирения. Короче, я не стал марать об него руки. А жену свою, ты знаешь, я очень любил и так сразу уйти от нее не мог. Мне нужно было время, чтоб остыть и понять: почему она так со мной поступила, какую ошибку я допустил, что во мне не так? Я делал вид, что не замечаю, как она бегает на свидания к этому подонку. А боль внутри росла, я потихоньку сходил с ума и, ложась с ней в постель, гасил в себе желание придушить эту мразь во сне. Я не мог привыкнуть к мысли, что к телу моей законной жены, родившей мне ребенка, прикасался кто-то другой, целовал, мял, трахал. И это тянулось долго, словно нескончаемый сериал, иногда я удирал от нее, но одному мне становилось еще хуже, я возвращался и добавлял новые серии к уже имевшимся. Жена презирала меня настолько, что однажды пригласила этого ублюдка на свой день рождения. И он явился к нам с букетом цветов, сел за стол тамадой, плоско шутил, произносил тосты, а я молча пил на краю стола, пока не отключился. На следующее утро свояченица пришла и сказала, что вчера я пытался покончить с собой и, если бы не тамада, который вырвал из моих рук нож, вспорол бы себе брюхо. Мне было плохо от похмелья, еще болели ладони, я взглянул на них и увидел, что они изрезаны, а постель замарана кровью. Свояченица показала мне кухонный нож с закрученным мною, как штопор, лезвием, которым я пытался сделать себе харакири. Помню, я накрылся одеялом и заплакал от стыда и бессилия изменить что-либо в своей дурацкой жизни. Наверное, я наложил бы на себя руки в ясном уме, но в какой-то момент внутри меня произошла какая-то химическая реакция, или черт его знает, что это было, но все чувства к жене перегорели. Беса, брат, это так здорово! Для меня она сейчас никто, пустое место, и плевать, под кем она лежит. Но самое главное, я больше не хочу с ней секса. Ура! Я желаю ее не больше, чем жабу.

Беса выслушал меня и сказал, что он простил бы Ангелу любую измену, а если бы она захотела трахнуться с кем-то, он был бы не против, совсем наоборот, ему даже хотелось посмотреть, как она получает удовольствие от секса с другим мужчиной. Мне надоел этот бред, да и поздновато было, кстати, виски кончился, пора домой, дружище. Беса включил телефон и произнес:

– Ты прав, уже начало первого. Ого, смотри, какие цифры выпали на сегодняшнюю дату.

– Чего?

– Офигеть, надо поскорей загадать желание.

– Что может хотеть начинающий бумагомарака? Книгу, конечно.

– А я желаю помириться с Ангелом, найти денег, чтоб купить ей квартиру на Кипре, ну и чтоб состоялись мои персональные выставки в Париже и Нью-Йорке.

– А что за цифры?

– Ноль восемь ноль восемь ноль восемь.

***

Стало быть, пришли к Бесе, а у него в огороде под кустами помидоров лежала неразорвавшаяся мина величиной с поросенка. Он поднял ее, поднес к стене и аккуратно положил на траву под окнами.

– Теперь ты понимаешь мою мысль, Таме?

– А чего тут непонятного? Ты с утра говоришь, что хочешь взорвать свой дом.

– Ну да. Погляди сам, он уже старый, никуда не годится, да и, честно говоря, мне этот район никогда не нравился, не любят меня здесь.

– Плевать, лучше скажи, что ты будешь делать со своими стариками, куда ты их денешь?

– Поживут в палатке, как все, потом их заберет сестра, она давно об этом мечтает.

– А с компенсацией что будешь делать?

– Если дадут два лимона, поделю поровну, если полтора, возьму себе лимон, родителям пятьсот – по-моему, справедливо.

Мне тоже захотелось взорвать свой дом, а мама пусть едет к отцу во Владикавказ. Правда, в мой огород не упала мина, но можно поискать, поспрашивать у ребят, может, у кого-то завалялся снаряд. Приятель утром говорил, что к нему в сад влетела башня танка. Я бы на его месте экскурсии водил, сейчас, правда, никто не придет, но в будущем это будет доходный бизнес. Туристы к нему будут валом валить, а он ходит унылый, хотя никто у него не погиб, подумаешь, отстрелил себе пальчик, надо быть поаккуратней с оружием, дружок.

Беса между тем начал выносить из хаты свои картины и складывать их под деревом. Потом, мол, отнесем его шедевры ко мне. Ну а если я тоже взорву свой дом, чтоб получить два лимона компенсации? Пропадут ведь гениальные творения-то. Картин оказалось гораздо меньше, чем я ожидал. И вообще он больше радовался тому, что его старики ушли в город и не надо будет выманивать их из дома. Откровенно говоря, последние работы Бесы мне не нравились, но в Москве он имел успех, и еще у него должны были быть персональные выставки в Париже и Нью-Йорке. По крайней мере он так говорил, хотя мог и наврать, чтоб придать себе весу в глазах того богемного общества, куда он вошел благодаря своему Ангелу. Покончив с искусством, Беса принялся за подрывную деятельность: в запальное гнездо тротиловой шашки он установил детонатор с фитилем и прилепил ее скотчем к рылу мины.

План Бесы был нехитрый, но довольно рискованный: как только он зажжет фитиль, мы быстренько выходим на улицу, он засвистит так, будто падает мина, соседи, услышав сей страшный звук, попрячутся как крысы и затихнут в ожидании взрыва. И, разумеется, дождутся, ближайшие даже почувствуют встряску. А если вдруг нагрянет комиссия, народ подтвердит, что слышал звук падающей мины. И все будут