Снеговик - Ю Несбе

— О чем, например?

— О другом.

— А обо мне ты думаешь?

Кто-то протискивался у нее за спиной, и она шагнула ближе. Он чувствовал, как ее запах мешается с запахом «Джима Бима».

— Никогда, — ответил он, схватил стакан, сделал глоток и уставился в зеркало позади бутылок, в котором увидел Харри Холе и Катрину Братт, стоящих совсем рядом.

Катрина подалась вперед:

— Ты лжешь, Харри.

Он взглянул ей в глаза. Они отсвечивали желтым, как у волка, ноздри ее расширились, она часто дышала. Ага, в водку добавляет лайм.

— Ну-ка расскажи мне немедленно и подробно, Харри, чем бы ты хотел сейчас заняться. — Голос ее был тверд, как сталь. — Говори все, без утайки. И не лги на этот раз.

Он вспомнил о слухах про странные склонности Катрины и ее муженька, о которых рассказывал Эспен Лепсвик. Впрочем, не стоит кривить душой: вспоминать не понадобилось. Все это так и лежало в самом дальнем уголке его мозга. Он вздохнул:

— О'кей, Катрина. Я простой человек, и запросы у меня простые.

Она откинула голову — так делают некоторые животные, чтобы показать превосходство. Он поднял стакан:

— Желание у меня одно — выпить.

И тут кто-то, пробиравшийся за спиной Катрины вдоль бара, так сильно толкнул ее, что она повалилась на Харри. Харри удержал ее от падения, ухватив свободной рукой. Ее лицо перекосилось от боли.

— Прости, — сказал он. — Больно?

Она отпрянула:

— Ничего страшного. Извини.

Повернулась к Харри спиной и начала протискиваться к туалету. Он заметил, что несколько парней смотрят ей вслед. Харри обвел глазами бар. Он больше не мог тут находиться. Есть на свете и другие места, где они с «Джимом Бимом» отлично сумеют побеседовать. Он заплатил и собрался уходить. В его стакане по-прежнему болталась пара глотков вискаря. Лепсвик и команда наверняка смотрят на него с другого конца бара. Его хваленое самообладание — одни разговоры. Он не мог сдвинуться с места, казалось, ноги приклеены к полу у стойки. Харри взял стакан и осушил его одним махом.

На улице морозный воздух прошелся холодком по его горящей коже. Он готов был расцеловать этот город.

Дома он попытался помастурбировать над кухонной мойкой, но в результате только проблевался. Наверху, на колонке висел календарь. Ракель подарила на Рождество два года назад. Там были фотографии всех троих. По одному снимку пришлось на каждый месяц того года, что они были вместе. Ноябрь. Ракель и Олег улыбались ему на фоне листопада и бледного голубого неба. Такого же голубого, как платье, которое было на Ракель, — то, в мелкий белый цветочек. Оно было на ней в самый первый раз. И тут он пообещал себе, что сегодня ночью ему приснится это небо. Харри поднял сиденье кухонного диванчика, пошуровал в куче пустых бутылок из-под колы, и там — на самом дне — была она, непочатая бутылка «Джима Бима». Было у Харри такое обыкновение — держать в доме алкоголь даже в самые трезвые моменты жизни. Потому что он знал, на какие подвиги готов, чтобы добыть выпивку, если уж пошел вразнос. Словно чтобы оттянуть неизбежное, Харри провел рукой по этикетке. Потом открыл бутылку. Сколько ему нужно? На шприце, зажатом в руке мертвого Ветлесена, остались следы, показывавшие, что тот был полон. Красные отметины. Красные, как кошениль. Кошениль, любимая моя.

Он задержал дыхание и поднял бутылку. Приложил к губам, почувствовал, как напряглось все тело в ожидании первого глотка, и начал пить. Методично и отчаянно, будто желая поскорей с этим покончить. Звук, вырывавшийся из горла между глотками, был похож на рыдания.

В понедельник утром Гуннар Хаген быстрыми шагами шел по коридору. Со времени раскрытия дела Снеговика прошло четыре дня. Приятнейшие четыре дня, ничего не скажешь: было много поздравлений, начальственных улыбок, положительных откликов прессы, в том числе, кстати, и иностранной — в управление звонили из-за границы и просили прислать историю расследования от начала и до конца. Вот тут-то и начинались проблемы: единственный человек, который мог предоставить все детали истории их ошеломительного успеха, отсутствовал. На протяжении этих самых четырех дней о Харри Холе никто ничего не слышал. Причина была яснее ясного. Коллеги видели, как он пил в баре «Фенрис». Сам Хаген об этом не распространялся, но слухи все же поползли и достигли ушей начальника Управления полиции Осло. И сегодня утром Хаген был вызван на ковер.

— Гуннар, так дальше продолжаться не может.

Гуннар Хаген пустился в объяснения: и раньше бывало так, говорил он, что Харри надолго исчезал, работая не у себя в кабинете; что к делу Снеговика отнесли еще несколько побочных расследований — ими, вполне возможно, Харри и занимается…

Но начальник полиции был настроен решительно:

— Нет, Гуннар, чаша моего терпения переполнилась.

— Он лучший следователь управления, — оправдывался Гуннар.

— И худший его представитель. Ты хочешь, чтобы такой пример находился перед глазами наших молодых следователей, Гуннар? Он алкоголик. Все знают, что он напился в «Фенрисе» и после этого на работе не появлялся. Если мы с этим примиримся, значит, понизим планку требований до непоправимо низкого уровня.

— Но огласка! Мы же не можем…

— Ресурс предупреждений мы исчерпали. Правила, касающиеся пребывания на официальной службе человека с алкогольной зависимостью, совершенно четкие.

Этот разговор все еще звучал в ушах Хагена, когда он снова стоял у кабинета начальника управления и стучал в дверь.

— Он на месте, — сказал Хаген, заглядывая в кабинет шефа.

— Кто?

— Харри Холе. Мне позвонила Ли. Она видела, как он заходил к себе в кабинет.

— Ах вот как! — отозвался начальник, вставая с места. — Давай-ка тогда сразу пойдем и поговорим с ним.

Они прошагали через коридор красной секции отдела убийств на шестом этаже полицейского управления. А народ — поскольку всем было известно, что сейчас произойдет, — высунул головы из своих кабинетиков и смотрел вслед двум суровым дядькам, что шли плечом к плечу.

Подойдя к двери кабинета номер шестьсот шестнадцать, оба остановились, и Хаген набрал воздуха в легкие.

— Шеф… — начал он, но тот уже взялся за ручку и рванул на себя дверь.

Они стояли в дверном проеме и смотрели, не веря своим глазам.

— Боже милосердный! — прошептал начальник полиции.

За столом сидел Харри Холе в футболке, с резиновым жгутом на бицепсе. Из вены прямо под жгутом торчал шприц. Содержимое его было прозрачным, а на молочно-белой руке Харри они даже от двери увидели несколько красных точек от уколов.

— Ты, твою мать, чем тут занимаешься, парень? — просипел начальник управления, втолкнул Хагена в кабинет и закрыл дверь.