Влюбись в меня под музыку - Тори Майрон

На деньги и машину мне насрать, но с квартирой дела обстоят иначе. А если более точно — для меня ценна лишь одна комната в ней. Я не мог лишиться своей студии, иначе автоматом лишился бы последней возможности заниматься музыкой, а это равносильно смерти. Поэтому, хотел я того или нет, но мне пришлось немного сбавить обороты. Я тормознул с конфликтами с гостями и старался избегать повторной встречи с Хартом. Однако это был бы не я, если бы не нашёл ещё один способ побесить отца перед тем, как свалить с этого цирка рокфордских толстосумов.

И у меня вышло на ура! Когда он получил мой видео-подарок с участием его новой любовницы, выражение его холёной рожи было бесценным. Однако злость Гарри не идёт ни в какое сравнение с моей. Я ненавижу его и готов порубить на части за то, что он постоянно изменяет маме. Она этого не заслуживает, пусть и сама уже долгие годы имеет любовника. Но её я понимаю и нисколько на неё не злюсь. Наверное, потому что меня чертовски греет мысль, что мой папаша — рогатый олух.

Когда я наконец покидаю грёбаный дворец Роберта Харта, отца Адама и, собственно, организатора всего этого дебильного приёма, я чувствую себя жутко пьяным. А ещё абсолютно пустым, безжизненным и бесконечно несчастным. Но в этом нет ничего необычного. Так всегда происходит после окончания моих попыток насолить отцу. Ведь я опять понимаю, что своими выходками, кроме кратковременного наслаждения яростью Гарри, в общем целом ничего не добился. Однако в этот раз присутствует ещё одно ощущение, которое я испытываю впервые.

Грязь.

Я чувствую себя грязным.

И дело не в том, что моя рубашка в нескольких местах заляпана кровью. Нет… тут что-то иное. Но мне никак не удаётся найти причину этого странного мерзкого ощущения. Как и не удаётся избавиться от него. Даже когда я оказываюсь дома и минут двадцать стою под горячим душем, усердно натирая кожу мочалкой. Ничего. Я всё ещё грязный, липкий, запятнанный. Чёрт! Да что ж такое? Не понимаю.

Вылезаю из душа, насухо вытираюсь и запрыгиваю в чистую одежду. Боксёры, носки, джинсы, майка, куртка — всё свежее, недавно постиранное, однако у меня складывается впечатление, что от соприкосновения с моим телом все вещи тут же начинают пачкаться и вонять. Что со мной, бля*ь? Что за пойло я пил на этом шикарном приёме?

Не в состоянии оставаться дома я беру бутылку виски из личного бара и вылетаю на улицу. Вечерний воздух бьёт в лицо, сорокоградусная микстура обжигает горло, и, к счастью, мне становится чуть легче.

Куда идти и что делать?

Вот главный вопрос на данный момент.

В бар? В клуб? В «Атриум» [Прим. автора: элитный стрип-клуб в Рокфорде]? Поехать в Энглвуд? Нажраться в хлам, чтобы забыться? Подраться с кем-то, чтобы выпустить пар? Позвонить Остину и узнать, как прошло его собеседование в Нью-Йорке, и просто поболтать, лишь бы занять себя чем-то?

Нет, всё не то. Ничто из этого не поможет мне остыть полностью, забыв, насколько бессмысленна моя жизнь. Всё, не то, что мне нужно. Не то, чего мне хочется… А хочется мне лишь одного… Сколько бы я ни отгонял от себя эту мысль, она вновь врывается в мой пьяный разум и скоблит череп изнутри.

Я хочу увидеть её… Моего горячего ангела.

Мили наверняка обиделась на меня за то, что я в последний момент её продинамил. Но я не мог иначе. Не после слов этого мерзавца. И мне так хочется поехать к ней, чтобы объяснить ей всё, чтобы она поняла меня и не расстраивалась. Очень хочу, но что-то сдерживает меня. Причём конкретно отговаривает от вызова такси, чтобы сейчас же помчаться к ней домой. Вместо этого ноги какого-то хера ведут меня в парк, в котором мы с Мили часто гуляли, а после приводят на набережную, где опять-таки мы с Мили часто бывали.

Что я здесь забыл? Ещё и вечером? Хрен разберёшь. Тут нечего делать. Река, тёмное небо, деревья да фонари. Офигеть весело.

Делаю новый глоток виски и собираюсь уже свалить отсюда в более интересное место, как вдруг в паре десятков метров раздаётся смех. Раскатистый. Звонкий. Прошибающий всё моё тело разрядом тока. И такой, сука, знакомый, что мне даже оборачиваться не нужно. Я и так знаю, кому он принадлежит. Однако я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что мне всего лишь послышалось, но ни хуя. Это реально она. Это Мили смеётся.

Что за чёрт?!

Я прищуриваюсь, с трудом фокусирую захмелевший взор на одной из скамеек, где виднеется миниатюрная фигурка, смеющаяся во весь её прекрасный голос, и охреневаю ещё больше.

Какого, мать его, чёрта?!

Этот вопрос, словно тысячи колоколов, сотрясают мозг, а тотальный ахуй с яростью вмиг наполняют вены, когда я вижу рядом с ней какого-то чувака. Близко. Слишком близко, бля*ь! Практически вплотную. Его рука перекинута на спинку скамьи за спиной Мили, мудак практически обнимает её. На плечах ангела красуется мужская куртка, а она сама задорно хохочет на пару с этим пацаном, никого вокруг не замечая. Включая меня.

Какого хе…

На сей раз вопрос даже не успевает прозвучать в башке. Бутылка виски валится из рук и со звоном разбивается. Взгляд заслоняет красная пелена, вся накопившаяся за вечер злость норовит вырваться наружу, и чёрта с два я помешаю ей сделать это.

С каким-то первобытным рыком я срываюсь с места и, точно пушечное ядро, несусь к скамейке с одним лишь всепоглощающим желанием — разгромить этого кадра в пух и прах.

Марк

Пальцы яростно впиваются в свитер ушлёпка, взор нещадно плывёт, почти ничего не вижу. А жаль. Мне хотелось бы запечатлеть момент, как я отрываю парня от скамейки и со всей дури заезжаю ему в табло.

Смех тут же сменяется болезненным стоном и испуганным женским возгласом. Отлично. Но мне мало. Гнев выбивает все пробки в голове. Наношу ещё два удара по лицу и рёбрам, толкаю дезориентированного мудака, и тот валится спиной на землю. Мало, бля*ь! Норовлю продолжить атаку, но истошные крики Мили тормозят меня:

– Боже мой! Что вы творите?! Зачем?! Не трогайте его! Если вам нужны деньги, я дам всё, что у меня есть! Только не трогайте!

– Деньги? Ты е*анулась, Мили? – я резко поворачиваюсь к ней лицом, и она застывает в том же колоссальном недоумении, в каком пребываю я.

– Марк? Это ты?

– Конечно я. Кто же ещё?

– Но что ты тут делаешь?

– Я что делаю? Это ты, бля*ь, что здесь делаешь поздно вечером? Да ещё и с этим… – бросаю яростный взгляд на хохотуна. Правда, больше ему смеяться неохота. Его губа кровоточит, под глазом уже проявляется синяк, а сам он с трудом поднимается на ноги. Однако меня такой расклад не устраивает.

Совершаю рывок в его сторону, чтобы снова уложить его полежать на травке, как вдруг Мили опять кричит и хватает меня за рукав куртки, желая спасти своего дружка от новой порции боли. Сука!

– Отпустила! – рявкаю на неё.

– Нет!