Плохой мальчик - Денис Драгунский

Но совершенно непонятно, что это за женщины. Я этих имен не знаю. Ясно, однако, что эти женщины что-то из себя представляют, раз о них выпустили такие книги, целую серию роскошных изданий. Но кто они? Художницы? Писательницы? Актрисы? Балерины? Спортсменки? Звезды высокой моды? Русские? Иностранки? Молодые? Старые? Наши современницы? Или исторические фигуры?

Беда в том, что эти книги нельзя полистать. Они плотно запаяны в целлофан.

– У нас на эти книги нет смотровых экземпляров, – объясняет продавщица. – Они очень дорогие. Замусолят, никто не купит тогда.

– Как же быть?

– Покупайте, если нравится.

– Хорошо, – говорю я. – Но хоть о чем эти книги? Что это за женщины? Кто такая Юлия Зандер? Или, к примеру, Мария Шмидт?

– Не знаю, – говорит продавщица.

– Почему? – возмущаюсь я.

– Я стажер, – любезно улыбается она.

– Тогда позовите старшего продавца!

– У него сегодня выходной, – улыбается она еще любезнее.

Второй сон.

Как будто бы я сижу и беседую с каким-то кинорежиссером. С каким именно – не знаю, но знаю точно, что это человек очень знаменитый, популярный, успешный, обласканный критиками и фестивальными жюри. Но и талантливый конечно же. Он мне говорит:

– Я задумал фильм и даже написал сценарий. Фильм об актере. Но не об актере вообще, а о конкретном, прекрасном нашем актере. Об Алексее Петренко. Это поразительный актер. А какой человек! Какая умница, какая глубина души. А если бы вы знали, какая у него интересная биография, сколько он в жизни перенес, перестрадал. Он сам – просто готовый фильм! И я этот фильм сниму. Он так и будет называться «Алексей Петренко». Без дураков, чтоб сразу было понятно, о чем речь.

– Здорово, – говорю. – То есть как бы биография?

– Не совсем, – говорит режиссер. – Не люблю, когда мальчика играет один человек, юношу другой, зрелого третий, старика четвертый. Балаган. Петренко уже старый человек. Вот и фильм хочу снять про него теперешнего.

– Значит, скоро мы увидим вашу новую работу? – говорю я.

– Как же, скоро… – зло говорит он. – Актера нет на главную роль. Понимаете, одни подходят по фактуре, но нет в них петренковской глубины и силы. Другие получше в смысле душевной жизни, но внешне совсем другие. Вот бьюсь уже третий год.

– Погодите, – говорю я. – Но ведь сам Петренко…

– Что сам Петренко?

– Пусть сам Петренко и сыграет! Кто же лучше Петренко сыграет Петренко?

Режиссер поставил на стол чашку с чаем (мы сидели в кафе), посмотрел на меня, словно изумляясь моей глупости.

– Бог с вами, – вздохнул он после длинной паузы. – Что вы такое говорите, даже странно слышать… Разве может человек сыграть самого себя?

А ведь и вправду. Сыграть можно кого-то. Собой можно быть. Но как только об этом задумаешься, как только это поймешь (я, дескать, сам такой, неповторимый и подлинный!) – сразу перестаешь быть и начинаешь играть. Но вот – кого?

Саша Сергеев пошел покупать чайник для заварки. Еще купил два кухонных ножа. Пришел домой – а чайник течет. Главное, он уже насыпал в него чай и налил кипяток, так что теперь назад не возьмут. Он вспомнил, как смуглая девушка паковала этот чайник, и понял, что она нарочно подсунула треснутый. Он разозлился на черных: жулики наглые. Потом развернул кухонные ножи, а там лезвия залеплены этикетками на таком клею, что не отодрать, не отмочить. Фирма «Богатырь», Калуга. Он взбесился на русских: пьянь безголовая.

Саша Сергеев жил один, на краю города. Блочный дом стоял над высоким обрывом, а внизу была воинская часть, дивизия имени Каледина. Видно было, как боевые машины то выезжают из ангаров, то въезжают обратно.

Постояв у окна, он позвонил подруге Тамаре, чтобы она пришла и утешила его, и заодно принесла бы ацетон, очистить ножи от клея.

Но Тамара сказала со значением:

– Я сегодня не могу.

Саша понял значение и сказал:

– Просто посидим, поцелуемся. Пива попьем.

– Глупости, – сказала Тамара. Но с особым значением добавила: – Я лучше на рынок съезжу, за обоями.

Саша не понял особого значения, возненавидел всех женщин и бросил трубку. Надел кроссовки, взял чайник, чтобы разбить его об башку продавщицы, и спустился с пятого этажа вниз.

Остановился прочитать объявление про горячую воду. И увидел на крыльце котенка. Котенок был совсем маленький и бежевый. Он поднял голову и тихо мяукнул.

– Чего тебе, дружище? – спросил Саша.

Котенок мяукнул еще раз. Саша взял его на руки, почесал за ушком. Котенок замурчал и стал сомлевать, закрывать глазки. Саша выкинул чайник в урну, снял с головы бейсболку, положил туда котенка, и они пошли в торговый центр – покупать лоток, наполнитель, кошачий корм и разные погремушки в виде мышей и бабочек.

Котенку понравилось у Саши. Он на второй день приучился ходить в лоток. Умный. За это Саша его назвал Карл Маркс. Или просто Маркс. Хорошее кошачье имя. Мркс-Мркс-Мркс! Котенок сразу стал откликаться, бежал на зов.

– Ах ты Марксюха! – радовался Саша. – Ах ты Марксюня, мой дружок!

Тамаре он не звонил уже недели две, наверное. Она сама ему позвонила.

– А я ремонт закончила, – сказала она. – А мама в Ростов переехала, к Мишке, брату моему.

– Скучаешь, наверное, без мамы? – спросил Саша.

– Ты что, дурак? – крикнула Тамара. – Я же специально ее к Мишке отселила и ремонт сама сделала! Мы же с тобой давно все решили!

Саша вспомнил, что какие-то планы у них были. Жить у Тамары в двухкомнатной, а его однушку сдавать.

– Хорошо, конечно, – сказал Саша. – Приходи, помоги собраться. Только нас двое. Котенок у меня завелся, по имени Маркс. Мой лучший друг.

Он это очень серьезно сказал.

– У меня на кошек аллергия, – сказала она, тоже очень серьезно.

– Аллергия? Ответ один – кларотадин! – засмеялся Саша.

– Какой же ты гад, – сказала она; и короткие гудки.

Саша лег на диван и задумался. Он вообще-то любил Тамару. Он не хотел бросать ее. Но и Маркса бросать тоже не хотел. Маркс устроился у него на груди, смотрел прямо в глаза. Саша не смог бы выгнать Маркса на улицу, ни за что. Но и с любимой женщиной расставаться из-за котенка – тоже какая-то глупость. Все глупо и даже смешно, а выхода нет. У Саши от этих мыслей сильно заболело ниже горла. Он расстегнул рубашку, крестик вывалился наружу. Маркс потрогал его лапой.

Тамара, у которой были ключи, так и нашла их через два часа: Саша лежал, свесив посиневшее лицо, а Маркс играл его крестиком на золотой цепочке.