Триумфатор - Лев Пучков

Оторвались…

Писать про горе – тяжелая и неблагодарная работа. Дело в том, что каждый человек, независимо от степени воспитанности и добросердечности, в первую очередь – явно выраженная индивидуальность и обособленная личность, замкнутая на себя, своих близких и своих ценностях. А горе – это очень индивидуальное и глубоко личное понятие.

Вот, например, узнал я о том, что тутси с хуту устроили резню, в результате чего погибло что-то около двух миллионов человек. Это ведь не пять веков назад, а буквально в наши дни… Реакция? Боже мой, ну что за невыносимая жестокость, это какая же жуткая трагедия, как так можно… Так, а во сколько там у меня тренировка? Не опоздать бы…

Нет, я не черствый сухарь, не бездушная скотина – просто эта страшная резня случилась где-то далеко, вне моей системы координат, и ни меня лично, ни моих близких не коснулась.

Вот точно так же реагируют на ваше персональное горе все, кого это не касается лично. Безусловно, они вам посочувствуют, скорчат сострадательную гримасу, украдкой глянут на часы и при первой удобной возможности пойдут заниматься своими делами.

Никаких обвинений в бездушии, никаких претензий – просто так устроен человек, он пропускает все происходящее в мире через фильтр своего личностного восприятия. Если где-то на другом континенте будут воевать не тутси и хуту, а два миллиона моих соплеменников, я буду волноваться и следить за событиями. Если среди этих двух миллионов будут мои знакомые и приятели, волноваться буду вдвойне, а скажи мне кто, что я могу поехать туда, чтобы как-то им помочь, – наверное, поеду. Оценю ситуацию: мое участие реально поможет или это будет бестолковая авантюра, без всякой поддержки? Если авантюра – прежде крепко подумаю. Ну а ежели там не дай бог окажутся мои близкие – без всяких предложений и оценки все брошу и сломя голову помчусь на помощь. И плевать, что авантюра и могу глупо погибнуть, – это МОЕ, и баста.

Однако там воюют тутси и хуту. Поэтому я, безусловно, возмущен до глубины души таким варварством и разделяю всеобщее горе, но… для меня сейчас важнее вечерняя тренировка.

Резюме: человек по сути своей – эгоист. А тот, кто будет утверждать обратное, – демагог и ханжа.

Вот я теперь и думаю: а оно вам надо? Зачем описывать в подробностях, как по-звериному выла Лиза, буквально впав в безумие и неловко пытаясь скованными руками закрыть зияющие раны мертвого Ростовского, – как будто это могло ему как-то помочь? Как бил башкой в стену Петрушин, по-бабьи причитая: бл…, ну что ж ты так, чучело ты х…, всего-то на полсекунды не успел… А что вам, лично вам, даст детально выписанная сцена, когда уже потом, несколько позже, мать Ростовского – интеллигентная, воспитанная дама – вцепилась в лицо Иванова и страшно кричала, пытаясь выцарапать глаза нашему вождю, взявшему у нее живого, здорового сына-красавца и вернувшего труп?!

Короче – не буду. Просто скажу: мы потеряли боевого брата, и у нас горе. Какой там, в гудок, боевой дух, стремление к победе, желание переиграть соперника, азарт, кураж и прочие составляющие любой борьбы! Глубокое уныние и меланхолия, вот так вкратце можно охарактеризовать состояние, охватившее всех нас после гибели Ростовского. Желание отомстить? Ну, не знаю… Кровожадный Вася постоянно бубнил что-то типа «всех убью – один останусь», но все остальные об этом даже и не заикались. И так уложили кучу народу: одиннадцать – один, согласитесь, счет достаточно внушительный, тризна по Валере получилась вполне адекватная…

Особенно остро переживал Костя. Диалог с молодым дураком, убившим себя и угробившим Валеру, огненными буквами врезался в память нашего доктора. Он считал себя основным виновником того, что произошло. Он полагал, что, если бы нашел в последний момент нужные слова, а не стал отстаивать отвергнутое предложение, все могло бы сложиться иначе…

* * *

Постфактум:

Когда везли Валеру к матери, позвонил наш обожаемый патрон. Нашелся-таки, хитрый лис.

Витя сообщил, что в связи с непредвиденными трудностями его некоторое время не будет, а нам всем следует немедля пойти в краткосрочный отпуск и взять тур куда-нибудь за бугор. Институт все оплатит. И надо поберечься.

Очень вовремя…

От чего именно беречься, сказано не было, но прозвучал совет: внимательно читать газеты, смотреть телевизор и покопаться в Интернете. И тогда нам все будет ясно – мы умные, сразу догадаемся.

Впрочем, может быть, не все так страшно, как кажется. Вполне возможно, что нас эти проблемы не коснутся…

Иванов сказал, что уже коснулось, и в двух словах обрисовал ситуацию.

Витя был искренне ошарашен. Некоторое время молчал: переваривал и приходил в себя – Иванов уже хотел дать отбой. Однако наш патрон – парень жутко сообразительный и реактивный – быстро взял себя в руки и сказал примерно следующее: он скорбит вместе с нами, мать Валеры не будет ни в чем нуждаться, он все устроит. Сейчас готов помочь чем угодно – деньгами, связями, но лично рядом с нами быть не может, поскольку находится за пределами страны. Далеко за пределами. И возвращаться планирует только тогда, когда все утрясется.

Шустрый мальчуган. Еще вчера вечером ужинал в «Праге», а сегодня – «за пределами».

Иванов не стал говорить грубых слов, сообщил, что мы пока что справляемся сами, и спросил, как связаться, если будет нужна помощь. Витя честно уведомил, что напрямую с ним пока что связаться нельзя, и дал координаты посредника – что-нибудь понадобится, можно звонить в любое время.

Короче – пройдоха. Сначала сам устроился, а уже потом, задним числом, вспомнил о своем «рабочем инструменте». Однако, спасибо, что вообще вспомнил: в нашей ситуации пригодится любая помощь…

* * *

Первым делом мы переехали на другую дачу и поменяли телефоны. Дача располагается на берегу Клязьмы, это не так далеко от Москвы, как хотелось бы, но других вариантов я не нашел – среди давних знакомых моей семьи не так уж много товарищей, готовых пускать друзей с компаниями в свои «загородные резиденции».

Обустроились, осмотрелись, взялись за работу: Костя накупил газет, уселся листать, Иванов занялся прозвоном своих проверенных «связей», мы с Лизой в два ноутбука принялись серфить Интернет, а Петрушин с Васей пошли обслуживать технику. Нет, никто не говорил, что нам в ближайшее время придется много и часто кататься. Просто нашим терминаторам надо чем-то занять себя. Для них нет ничего хуже, чем сидеть сложа руки и ждать, когда ситуация урегулируется сама по себе. От такого пассивного времяпровождения перед лицом опасности они впадают в меланхолию на грани депрессии.

– Спать и сгущ сосать будем, когда победим. А сейчас надо что-то делать. Не можешь стрелять – ползи и смотри. Не надо ползать и смотреть – сделай что-нибудь полезное…

Для того чтобы разобраться в ситуации, много времени не понадобилось. Не буду приводить развернутый анализ деятельности управления Азарова с позиции стороннего наблюдателя – кроме общих фраз типа «круто взялись» и «сгорели на работе», тут и сказать-то нечего.