Трон Знания. Книга 4 - Такаббир Эль Кебади

— Почему не придётся?

Хёск передёрнул плечами:

— Ты не входишь в Хазирад. И всё, что ты можешь, это запечатывать окна и двери. И пока ты сама не сотрёшь свою печать, их никто не откроет.

След ладони быстро высох, и Иштар откатил камень в сторону. За ним оказался тёмный узкий тоннель.

— Лаз может быть за каждым камнем, — проговорил Хёск, покосившись на Иштара. — Пора домой.

Они вернулись к озеру.

— Товак, — сказала Малика, споткнувшись.

— Хватит, Эльямин, — попросил Иштар.

— Отца Ракшады звали Товак.

Хёск и Иштар переглянулись.

— История не сохранила его имя, — произнёс Хёск.

Малика опустилась на колени.

— Товак, Руе, Лумаш… — говорила она, рисуя на песке квадратную спираль. — Отец Ракшады, мать, брат, брат, сестра… Десять. Их убил отец Ташрана, а Ташран назвал города их именами. Отец Ташрана убил всех, кто здесь жил. А Ташран много лет прятал Ракшаду в пещере.

— Ты на ходу придумываешь историю, — еле сдерживая злость, промолвил Хёск.

— Он построил башню, — продолжила Малика. — Высокую башню. Взял Ракшаду за руку и повёл за собой. Ступеньки каменные, перила железные. Вправо-влево, вправо-влево. С площадки видны все десять городов. Она говорит ему: «Ты хазир Ракшады». Он целует её: «Ты шабира Ташрана».

Хёск сжал кулаки:

— Не могу это слушать. Иштар! Запрети ей говорить.

Малика продолжала рисовать на песке непонятные символы.

— Хазир… на древнем языке «муж». Шабира — это жена. Всех мужей звали «хазир», а жён «шабира». Семья — хазирад. Она сказала ему: «Ты муж Ракшады». Он сказал ей: «Ты жена Ташрана». И обвёл рукой вокруг себя: «А это Ракшада». Он назвал именем любимой не город, не страну, а весь мир. — Малика повернулась к Иштару. — Ты муж Ракшады, супруг мира. А я не шабира. Я просто дева-вестница.

Иштар перевёл взгляд на спираль, нарисованную на песке:

— Где он построил башню?

— Вот здесь, в первом городе, — сказала Малика, воткнув камешек в центр спирали.

— Ракшада уже накренилась, Иштар, — промолвил Хёск и размашисто пошагал по берегу.

Иштар забрался на холм, устремил взгляд на Кеишраб. Спустившись, взял Малику за руку и повёл за собой. Ступив на вершину, повернул её лицом к столице. Вдали возвышалась каменная башня, окружённая крышами домов.

— Вот она, — промолвил Иштар. — Её несколько раз перестраивали, укрепляли, но никогда не меняли место.

— Города выросли и слились в один. Теперь это Кеишраб.

— Об этом лучше молчать, — произнёс Иштар. — Обо всём, что ты видишь, лучше молчать.

— Он что-то открыл, а я вошла. И мне это не нравится. — Глядя вперёд, Малика обхватила себя за плечи и затряслась. — Они подожгли трупы.

Иштар помог ей спуститься с холма и, держа за руку, повёл вокруг озера.

— Где её похоронили? — спросила Малика.

— Она скрылась во Вратах Создателя. Это огромная песчаная воронка. Мы с тобой обязательно там побываем. Ты отдохнёшь, наберёшься сил. Встретим ночь Лунной Тишины и пойдём.

— Я поеду домой, в Грасс-дэ-мор.

— Надо закончить паломничество.

Малика низко наклонила голову, чтобы не видеть ритуальную оргию вокруг погребального костра:

— Видения когда-нибудь закончатся?

— Закончатся. Войдешь в Обитель Солнца и обо всём забудешь, — ответил Иштар и пошагал вверх по склону.

***

После нового года в Грасс-дэ-море друг за другом разразились скандалы. Поварёнок священника во время поста купил на базаре поросёнка. Служка духовного отца заказал в свечной мастерской чёрные свечи. Послушник обнаружил в сундуке настоятеля монастыря пропавшую икону. Прихожанам выдали в молельне листочки с текстами песен, среди которых оказались заговоры на болезнь и смерть. На пороге храма подрались шлюхи, не поделив выручку за ночь, проведённую со святым отцом. Член секты разделся догола перед ратушей и объявил себя мессией.

Главы конфессий вызвали виновников инцидентов и выслушали их чистосердечные признания: не было поросят и чёрных свечей, воровства и оргий, а член секты — это вовсе не сектант, а местный дурачок. «Вероотступники» всего лишь не перечислили в казну обещанные деньги. Попытка правителя показать зубы вызвала усмешку. Адэр не рискнул расшевелить дворян — он бы придумал для святых отцов более изощрённые грехи — и поставил на простой люд: тёмный, сирый и доверчивый.

Однако плебеи — прежде молчаливые и покорные — оказались лёгки на подъём. Тут и там собирались толпы, требующие разогнать секты, очистить церкви и монастыри от еретиков и приспешников тьмы.

Главы конфессий отправились в Лайдару, желая призвать правителя — зачинщика беспорядков — к благоразумию. Но их не пустили дальше Ворот Славы. Командир защитников герцог Кангушар передал им письмо, в котором старший советник Орэс Лаел сообщал святым отцам о плохом самочувствии правителя и советовал усерднее молиться о здравии Его Величества.

Руководители религиозных течений съехались в Ларжетай. К дому, где проходило заседание, стянулись возмущённые горожане. Священнослужители вызвали начальника охранительного участка и велели ему разогнать толпу. На что тот ответил: «Староста города ещё неделю назад санкционировал проведение митинга, а вы собрались без его разрешения, и стражи порядка разгонят скорее вас, чем законопослушных граждан».

Слухи о конфликте глав конфессий с сыном Великого грозили докатиться до вершины религиозного айсберга, который находился в Тезаре. Прижав здравым рассудком свою гордость, святые отцы составили список злостных неплательщиков «оброка» и обязали их погасить долг перед казной. Затем отлучили «вероотступников» от церкви, пресловутого члена секты отправили на лечение в психбольницу и попросили у верующих прощения за то, что вовремя не рассмотрели волков в овечьей шкуре.

Настоятель собора святого Турдоса ждал затишья, как никто другой: близился день памяти мученика, чьё имя носила церковь. Хотя скандалы не коснулись настоятеля, косые взгляды прихожан впивались ему в сердце как шипы, неприятные вопросы бередили душу, а внутренний голос убеждал, что жадный и мстительный правитель не остановится, пока не уничтожит все святыни.

Две тысячи лет назад адептов религии ирвин подвергли жестоким гонениям. Горстка верующих нашла убежище в Дэморе — землях морун, — и первым делом построила молитвенный дом. Молельня долгое время стояла посреди чистого поля как почтовый столб. Затем рядом с ней соорудили конюшню, где странствующие путники могли поменять лошадей. Потом какой-то делец открыл неподалёку гранитный карьер, и вокруг церквушки появились бараки. Через полвека рабочий посёлок превратился в большое селение. Сто лет назад — в годы распада — хозяин карьера обанкротился, и в городе бездомных собак стало больше, чем горожан.