Лабиринт Химеры - Антон Чиж

— Благодарю, — Ванзаров с хрустом размял шею.

— Как розыск, продвигается? Выглядите усталым, Родион Георгиевич.

— Побывал на дионисийской церемонии. Вакхические пляски и прочее.

— Неужели настоящие дионисии возродили? Как интересно. И как это выглядит?

— Незабываемо. Зарезали невинного кота. Беда с этими людьми искусства, жертвенного тельца найти не могут. Театральная мерзость, одним словом.

Было ужасно интересно узнать подробности, но Кунцевич не решился. Все-таки распоряжение начальника сыска никто не отменял: Ванзарову вопросы не задавать. Исполнять все, что поручит. Кунцевич пожелал спокойной ночи и отправился на первый этаж, в участок, искать полицейского курьера. Как он и предполагал, ни одного нарочного в участке не имелось. Не гнать же в такой час кого-то из спящих городовых. А потому с чистой совестью Кунцевич решил, что займется этим лично сразу поутру.

И не от служебного усердия. Если узнать, чем занимается Ванзаров, нельзя, то хоть бочком прикоснуться к его расследованию и принести пользу. Быть может, он будет единственный, кому Ванзаров намекнет на обстоятельства секретного дела. К тому же у Кунцевича теперь был веский аргумент для Чулицкого, что заниматься бумагами совсем нет возможности. Так что любопытство порой бывает чрезвычайно выгодным пороком. Для чиновника сыска.

Крепкая натура брандмейстера осиливала любое затянувшее заседание Комитета. Когда другие непременные участники еле переставляли ноги, Булаковский только хмурился и крутил пожарный ус. Пересидеть его не удавалось никому. Даже Сыровяткину. Один-единственный спор закончился тем, что полицмейстер грянул оземь как сидел: одна рука сжимала бокал, другая эфес шашки. Тогда Булаковскому еще хватило духа поднять своего прямого начальника и отнести на квартиру. Впрочем, столь трудные заседания случались исключительно редко: на большой праздник или день рождения Управляющего. Сегодня было редкое исключение. Ограниченный состав участников заставил брандмейстера осилить двойную, если не тройную норму. Антонов старался не отставать.

Настроение Василия Ильича распласталось на таком глубоком дне, что поднять его мог только настоящий потоп. Чем Управляющий занялся со всем старанием. Вскоре от запасенных бутылок не осталось ни одной, каждая лежала на столе опустошенная. Рядом с ними, но чуть ниже, на полу, лежал сам Антонов. Василий Ильич добился, чего хотел: пришел в мертвое состояние. Такие усилия были чрезмерны для брандмейстера. Булаковский ощутил некоторую мягкость в ногах и легкий дым перед глазами. Что было равносильно сигналу пожарной тревоги. Поднявшись со стула, он обнаружил некоторую подвижность пола, чего раньше за полом замечено не было. Соображая достаточно, чтобы не попробовать плыть, брандмейстер подхватил Антонова под мышку. В его могучей руке Управляющий походил на коврик, который несут выбивать. Тяжести брандмейстер не ощущал.

Выйдя на улицу, он долго и мощно вдыхал свежий воздух. Тело его нашло голову на своем месте, и вместе они дружно понесли Антонова к его дому. Супруга Антонова не смогла выразить никаких других чувств, кроме нежной заботы о несчастном Василии Ильиче. Никаких других он все равно бы не понял. Брандмейстер отказался от благодарственного чая, какие чаи в полночь гонять, и нашел в себе достаточно сил, чтобы прогуляться по городу. Являться в родной дом с запашком, который Булаковский не чуял, но знал, что он есть, не хотелось. Тем более ночь стояла тихая, чудесная.

Пройдясь по главным улицам, Булаковский на всякий случай загнул в больницу, мало ли чего. Там было тихо и сонно. И он направился к пожарной части.

На смотровой вышке дежурного не было. А вот в дежурной комнатке теплился свет в окошке. Видно, собрались, негодники, за самоваром, вместо того чтобы всматриваться в ночь. Такое небрежение будет строго караться. Булаковский набрал в грудь побольше воздуха для выражения начальственного гнева и уже взялся за дверную ручку, когда шорох у ворот конюшен отвлек его. Может, конь молодой шалит. Брандмейстер всмотрелся, что там. Ему показалось, что у ворот стоит какая-то фигура или тень. Ничего хорошего от теней в такую пору ждать не приходится.

— Эй, кто там? — строжайшим тоном крикнул он.

Тень шевельнулась, но с места не двинулась. За воротами тревожно заржал конь, заметался в деннике.

Шалости у пожарной части недопустимы. Подхватив дежурный фонарь, который висел у двери, Булаковский отправился выяснить, кто там балует. Фонарь на вытянутой руке освещал брусчатку, но слепил глаза. Булаковский не видел, что перед ним. Наконец в прыгающем пятне света мелькнули доски ворот. Кони фыркали и волновались, как будто почуяли волка. Брандмейстер поднял фонарь повыше.

— Что такое? — спросил он.

Фонарь вырвал тень у тьмы. Булаковский решил, что хмель оказался сильнее и это ему все кажется. Не может такого быть, просто нельзя такому быть у пожарной части.

— Этот как же… — еще проговорил он.

Ему показалось, что тень двинулась на него.

Ворота для простоты подпирались пожарным багром. Булаковский схватил тяжелую палку с металлическим наконечником и стал отмахиваться, как от бешеной собаки.

— Не подходи! — завизжал он внезапно высоким и тонким голосом.

Под каблук что-то попало. Булаковский потерял равновесие и, махая руками, стал заваливаться на спину. Он яростно хватался за воздух, но падал и падал. Фонарь полетел в брусчатку и брызнул фонтаном искр.

— Пошла вон!

Брандмейстер в отчаянном рывке махнул багром и так сильно шмякнулся затылком, что погрузился в густые чернила. Полного пожарного забытья.

…А в полицейском доме было нечто вроде праздника. Сыровяткин приказал извозчику, попавшемуся по руку, сделать от имени полиции презент чиновнику Ванзарову, то есть доставить его в столицу в столь поздний час исключительно бесплатно. Почему город делает подарок за счет его лошаденки, извозчик не знал, но спорить с полицейской властью не посмел. Ванзаров счастливо отбыл в ночь.

Вообще, полицмейстер был чрезвычайно доволен блестяще проведенной операцией. Протоколы допросов составлены и подшиты, как полагается. Городовые показали себя соколами. Расщедрившись, Константин Семенович распорядился выдать из полицейского буфета по две чарки водки на каждого. Чем заслужил почет и уважение уставших служивых. Приказав старшему городовому, чтобы на радостях не забыли выставить посты, Сыровяткин отправился спать с редким чувством выполненного долга. Он считал, что сегодня исполнил обязанности полицейского как нельзя лучше.

Городовые тоже были в душевном расположении. Те, кому посчастливилось не стоять на посту, травили полицейские байки в тесном кружке.

Городовому Егорову захотелось выкурить папиросу. Было известно, что Сыровяткин не переносит табачный дух. Чтобы уважить доброго начальника, Егоров прихватил напарника Смёткина и вышел на крыльцо. Они затянулись сладко и глубоко, как только могут люди, отдыхающие после хорошо сделанного дела. Да и ночь стояла чудесная.