Хладные легионы - Ричард Морган

– Лучше стой, где стоишь.

Улыбка сползла с лица Эрила. Он окинул взглядом темную пристань в поисках врагов и тихо спросил:

– Неприятности?

– Можно и так сказать. – Рингил потрясенно понял, что самое сильное из обуявших его чувств – не что иное, как смущение. – Скажи капитану, чтобы собрал команду и отчалил. Пришла пора уйти, как уходят контрабандисты.

– А наша пассажирка?

– В городе объявлен карантин по чуме, Эрил. Если вы прямо сейчас отсюда не свалите, они перекроют гавань, и уже никто не сможет удрать.

– Чума?.. – Наверное, во второй раз за все время знакомства Рингил увидел во взгляде Эрила неподдельный страх.

– Ага. Похоже, кое-кто из рабов был заражен.

Наемник из Братства все понял. Страх в его глазах сменился чем-то другим.

– Ты…

– Да. Похоже на то.

Наступило молчание, которое отдаляло их друг от друга, словно трап уже подняли и «Милость Королевы болот» двинулась прочь от берега.

Рингил заставил себя улыбнуться, но понял, что выглядит ужасно.

Эрил откашлялся.

– Мой двоюродный дядя в Парашале заразился в двадцать восьмом году. Говорят, выжил.

Рингил кивнул. У всех есть далекие дяди, которым посчастливилось пережить чуму. Это было дешевое и банальное утешение, фраза, которую произносят у постели больного, словно вручая ему потертое одеяло, которое и так собирались выкинуть.

– Ну да, – сказал он. – Такое бывает.

В маджакских землях, рассказывал Эгар, жертву чумы иной раз удавалось вырвать из когтей болезни, если племя находило – читай, в постоянной племенной суматохе степей, захватывало живьем в бою – подходящую замену, которой предстояло занять место изначального страдальца. Если парящему над больным духу чумы предлагали соответственно мужчину или женщину сравнимого статуса или крови, он забирал подношение и уходил прочь. Заболевший не просто выздоравливал, а делался сильнее, чем прежде. Часто такие люди становились вождями или даже шаманами. Подобные выздоровления, как правило, происходили в одночасье – а иной раз, если шаман пользовался благосклонностью Небожителей, и до того, как проводили обряд жертвоприношения.

«Хороший фокус, если удается его провернуть».

– Мой долг… – начал Эрил.

– Аннулирован. Я попросил тебя помочь швырнуть горящую головню в Эттеркаль, и это неплохо получилось. Хватит, больше не надо убивать работорговцев.

Головорез из Братства не сдержал проступившее на лице облегчение. Он взмахнул рукой, и жест вышел неуклюжим.

– Я… э-э-э… продал лошадей.

– Хорошо. Получил за них хоть полцены?

Эрил с преувеличенным гневом помотал головой.

– Не-а, отымели меня в зад. Всего триста монет за каждую, и это вместе со сбруей. Хозяин гостиницы – тот еще говнюк, даже во сне умеет удваивать выручку. Вот, держи.

Он достал кошель, шагнул было вперед, чтобы передать, и опомнился. Остановился на трапе, как вкопанный. Рингил кивнул и протянул к нему открытую руку.

– Все в порядке. Я еще не заразный.

Эрил поколебался, затем швырнул кошель через разделявшее их пространство. Это был хороший, сильный бросок: кошель точно перелетел через край причала. От веса и удара ладонь Рингила заныла.

Они стояли и смотрели друг на друга.

– Что ты собираешься делать? – наконец спросил наемник.

Рингил взвесил кошель в руке.

– Не знаю. Может, напьюсь. Не беспокойся обо мне, Эрил. Лучше ступай и пни капитана под зад. Поднимайте паруса, пока можно.

Сказав это, он отвернулся, потому что искушение в виде подгнившего от морской влаги края трапа, лежащего на причале, было слишком сильным. «Милость Королевы болот» возвышалась в четырех футах от набережной, и стремление пересечь этот символический зазор на пути к безопасности одолевало, словно криновая жажда. Промедлив еще немного, он бы так и поступил: попытался уговорами пробиться на борт, невзирая ни на что, заслонился бы от очевидной и безжалостной истины вымученными доводами, начал врать самому себе, как делали все: «…никакая не чума, лишь сильная простуда, закончится через пару дней, когда морской воздух прочистит голову…»

И все такое.

Он скривился. Даже собственные мысли звучали умоляюще.

Рингил двинулся прочь.

Он прошел всего три шага, а Эрил уже окликнул его:

– Сир…

Он остановился. Моргнул, заслышав обращение. За последние восемь месяцев он ни разу не слышал, чтобы Эрил так с кем-то разговаривал. Обернулся.

– Чего?

– Я, э-э-э, хотел сказать… Вся хрень, которую про вас несут, ну – растлитель юношей, извращенец… Я просто хотел сказать… Всегда знал, что они – кучка лживых мудаков. Знал, что это неправда. Никакой вы не педик. – Он сглотнул. – Сир.

Рингил вспомнил, сколько раз против собственной воли поглядывал на голый зад и бедра Эрила с чувством куда худшим, чем меланхолия, когда они купались в реках по пути на юг. Вспомнил глухую боль, скрывавшуюся за похотью.

Опять заставил себя улыбнуться. С трудом.

– Ты тоже, Эрил. Ты тоже. Мы настоящие мужчины, оба. А теперь убирайся отсюда, пока не поздно. Возвращайся домой. Счастливого пути.

Он опять повернулся спиной к трапу и «Милости Королевы болот» и больше не останавливался.

Когда они приблизились к черной громадине шлюзовых ворот, лодочник втащил весла и бросил якорь. Тот плюхнулся в воду и исчез в глубине. Лодка тихонько поплыла по течению темной реки, а потом остановилась, когда натянулся якорный канат.

– Все, господа хорошие. Дальше я не поплыву.

– Мог бы хоть ближе к берегу подойти, – предложил Эгар.

Лодочник покачал головой.

– За это я рискую поплатиться не только лодкой. Цитадель несколько месяцев назад расставила охранников на той стороне, вокруг храма. Видите факелы? Если они застукают меня в такой поздний час и увидят ваши замаскированные физиономии, у-у-у… Понятно, какие выводы они сделают, да?

Он любезно улыбнулся обоим маджакам, словно намекая, что сам уже все выводы сделал – эй, без обид, у каждого свой способ зарабатывать на жизнь.

– И? – прошипел Харат. – Хочешь сказать, мы туда поплывем?!

– Ну, если очень хочется, можно и так. – Лодочник указал большим пальцем себе за спину. – Но вон там, на шлюзовых воротах, есть лестница. Придется прыгнуть, но я думаю, вы справитесь.

Эгар предоставил Харату возможность попробовать первым – жилистый молодой маджак, избавившийся от остатков похмелья, отлично справился, – а потом заплатил лодочнику, как договорились.