Лабиринты судьбы - Марина Преображенская

Не нужно обладать богатым воображением или особенной проницательностью, чтоб понять, какие чувства испытывал ко мне Антон.

Меня это веселило. Веселило прежде всего потому, что я к Антону питала несколько иные чувства. Он просто заполнял пустоту, образовавшуюся в моем вакууме. Мне не с кем было общаться, и я была благодарна ему за то, что всегда, как только хандра начинала одолевать меня, он, подобно доблестному рыцарю, появлялся на светлом коне во всеоружии и отважно воевал с этой нечистью.

Он помогал мне в постижении компьютерных премудростей и выполнял чисто мужскую работу в моем жилище.

Антон умело вколачивал гвозди, ловко ремонтировал протекающие краны и приклеивал отскакивающие кафельные плитки. Кроме всего прочего, он приволок старый ламповый телевизор и за несколько часов устранил в нем все неполадки.

Как позже выяснилось, телевизор он подобрал там же, где я раздобыла нитки для своего шарфа. С легким сердцем я сказала ему об этом, и он не поморщился брезгливо, а просто весело пошутил на эту тему.

Потом я выяснила, что он учился в специализированной английской школе с преподаванием ряда предметов на иностранном, и с его помощью я довольно успешно принялась за изучение английского. Язык этот числился в нашем учебном плане, но педагога не было, и несколько месяцев в освободившиеся «окна» вписывали какой-нибудь другой предмет.

В моем образовании этот пробел заполнил Антон. Он терпеливо учил меня произношению звуков, гонял по текстам и проверял выученные слова так строго, как если бы от моего знания языка по меньшей мере зависела его жизнь.

Но в тот день, когда мы с Антоном пошли в бар и заказали кофе с шоколадом, я все время думала о карьере манекенщицы. Я пыталась критическим оком мысленно оценить свои данные и пришла к выводу, что вообще-то эта карьера вполне реальна. Может быть, только росту маленечко прибавить, а так…

Я думала об этом настолько напряженно, что все время отвечала Антону невпопад. Когда я вдруг поняла, что уже около четверти часа Антон молчит, и посмотрела на него, то увидела его таким, каким ни разу до сих пор видеть не приходилось.

Он обиженно, совсем по-детски, прикусил нижнюю губу, кончик носа его покраснел, будто он собрался заплакать, голова покоилась на подставленной ладони, а взгляд был направлен в одну точку.

— Антошка! Эй!

— Я, знаешь, о чем думаю? — произнес он совершенно спокойно, и кончик носа его смешно задергался.

Я улыбнулась.

— О чем?

— О том, что все люди, с которыми ты общаешься, делятся на две категории. Первая — это те, с которыми хорошо, а вторая — те, без которых плохо.

— А как же те, без которых плохо, но с которыми тоже плохо?

Он удивленно поднял на меня глаза и едва кивнул:

— Да, есть и такие… Только это не категория, это — ты.

— Я? — настала моя очередь удивляться.

— Да, ты. Мне с тобой очень плохо. Я совершенно теряюсь и выгляжу, наверное, таким глупым и косноязычным. Я хочу сказать тебе много и не могу сказать ничего. Я хочу делать тебе подарки, но понимаю, что у меня нет таких денег, чтоб подарить тебе что-нибудь более-менее достойное, и даже шампанским в этом несчастном баре я не могу тебя угостить. — Он выразительно похлопал по своему карману, намекая на его пустоту.

— Антошка! Да ты знаешь, что лучший подарочек для меня — это ты, — напела я ему, подражая папановскому басу, и он прикоснулся к моей руке, ласково улыбнувшись.

— Но, с другой стороны, когда тебя нет рядом, мне тоже плохо. Я все время хочу видеть и слышать тебя. Все время хочу чувствовать, что ты рядом. Я уже так привык к тебе…

— Ну, и в чем проблема? Звони! У нас есть такой замечательный телефон! А еще лучше, как только соскучишься, сразу приходи в гости. Мне ли тебя учить.

Я попыталась превратить все в шутку, но Антон с едва заметной улыбкой все тем же печальным голосом продолжал:

— Нет, Иришка. Мне очень плохо… Я не знаю, что творится в моей душе. Муторно так, беспокойно. И чем дальше, тем хуже…

— Пушистенький, — погладила я его по руке, заглядывая в глаза и выражая сочувствие и понимание. На самом деле я понимала, что происходит с ним. У меня уже было такое состояние. Но, что сделать, чтобы помочь ему, я не знала.

Антошка взял мою руку и решительно произнес:

— Я решил влюбиться!

— В кого? — опешила я, не совсем понимая, как же это можно «решить влюбиться». Любовь — это как наваждение, как болезнь. Неужели можно решить заболеть и усилием воли достичь этого состояния? Хотя… Почему бы и нет?

— Не знаю, в кого… Пока не знаю. — Он выделил интонацией категорию времени, словно это было самое главное в его решении.

— Я могу предложить тебе замечательную кандидатуру…

— Да ну тебя! — отмахнулся Антон, понимая, что я нарочно кривляюсь, чтоб сменить тему.

Антон молчал, а я смотрела на усики от кофе над его верхней губой, на тонкие пальцы, ломающие шоколад, и думала о своей бестолковой жизни.

Антошка исчез… Нет, конечно же, он никуда не исчезал в прямом смысле этого слова. Как солнце, которое уходит за горизонт, его не видно, но оно есть. Так и Антон. Я слышала временами его голос за тонкой стеной, видела его проходящим под окнами общежития, короче — знала о его существовании, как знают ночью о существовании солнечного диска по ту сторону земли, но мне ничего не оставалось делать, кроме как ждать его появления.

Появляться он не спешил, более того, если мне приспичивало позвонить ему по нашему одноканальному телефону, трубку непременно поднимал его приятель и сосед по квартире.

— Серега, позови Пушистенького. — Эта кличка с моей легкой подачи приклеилась к Антону, и теперь его так называли практически все в училище.

— Уже ушел, — отвечал мне Сергей.

— Как ушел? — спрашивала я. — Ведь только что я слышала его голос.

— Вот как раз только что и вышел. Прямо секунду перед звонком.

Я вешала трубку и понимала, что никуда он не уходил. Я просто всеми фибрами души чувствовала, что он стоит по ту сторону стены и напряженно дышит.

«Ну и ладно, насильно мил не будешь», — думала я, ложась на смятую постель и глядя в потолок.

И снова мне стало одиноко долгими тоскливыми вечерами. В один из таких вечеров я поехала в Сокольники.

Вообще этот день для меня начался не совсем удачно. Как обычно бывает в таких случаях, одна беда идет за другой, и если с самого утра все валится из рук, болит голова и не хочется ворочать языком во рту, не говоря уж о том, чтоб куда-нибудь тащиться, то лучше завалиться в постель и не вставать до самого вечера. Не идет, так нечего стараться, все равно ничего хорошего не получится.